Ирина Мансурова:
Всем доброго дня, в эфире цикл программ «Фокус на онкологии», я ведущая Ирина Мансурова. Тема сегодняшнего эфира – детская онкология, и к нам в гости пришел Моисеенко Роман Алексеевич, детский врач-онколог отделения клинической онкологии Национального медицинского исследовательского центра детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева Минздрава России. Что такое детский рак и чем он отличается от взрослого?
Роман Моисеенко:
Рак – это неправильное название, рак – это опухоль, которая развивается из эпителиальной ткани, из эпителиального покровного эпителия. Общее название рак, но правильнее говорить злокачественные новообразования, это более грамотно, потому что они включают в себя большой спектр опухолей.
Чем отличается детский рак от взрослого? Отличается кардинально, у детей встречаются те опухоли, которых никогда не будет у взрослых, но бывают такие казуистические случаи, когда нейробластома встречается у людей в 40 лет, но это редкие случаи, как и у детей встречаются опухоли взрослых, такой как адренокортикальный рак, но это редкие опухоли. Причины развития совершенно разные, у детей в основном опухоли имеют эмбриональное происхождение, то есть на каком-то этапе развития происходит сбой, например, клетки, которые формируют организм, неправильно мигрировали, где-то задержались, образуется опухоль желточного мешка в районе челюсти, то есть нарушение миграции, деления клеток.
Ирина Мансурова:
Можно обнаружить на ранних стадиях? Как это выявить, как защитить ребенка?
Роман Моисеенко:
В первую очередь скрининг, УЗИ нужно делать в декретированные сроки, УЗИ брюшной полости, осмотр педиатра. А на внутриутробном этапе делается УЗИ, и у нас есть случаи, когда выявляются опухоли на этапе внутриутробного развития, таких детей курируют наши доктора, и есть договоренность с Центром акушерства и гинекологии имени Кулакова, туда приезжают женщины, которые рожают этих детей, и их привозят к нам.
Ирина Мансурова:
И внутриутробно можно сказать, что это злокачественное образование?
Роман Моисеенко:
По скорости роста можно сказать, но в любом случае эталоном является гистологическая верификация диагноза. Самому маленькому ребенку, которому мы начали химиотерапию, был один день от роду. На базе нашего отделения было создано такое направление, как неонатальная онкология под руководством тогда еще профессора Светланы Рафаэлевны Ворфоломеевой, которая является моим научным руководителем, учителем, сейчас она руководит Детским центром в центре Блохина, она дала начало развития направлению неонатальной онкологии. У детей надо внимательно относиться к диагностике до родов, иметь в виду, что такое возможно.
Ирина Мансурова:
И неважно, были в роду онкологические заболевания или нет?
Роман Моисеенко:
Неважно.
Ирина Мансурова:
Ребенок родился, все было хорошо и внутриутробно, и роды были хорошие. На что обратить внимание, как обследовать ребенка, есть диагностика, чтобы уже на ранних стадиях выявить риски и помочь ребенку не заболеть?
Роман Моисеенко:
Скрининг, выполнение УЗИ брюшной полости, осмотр ребенка, и родители сами могут заметить, например, ребенок стал не так себя вести, вялый, появляется непонятная лихорадка, вроде бы и не связать с вирусной инфекцией, но тем не менее, ребенок худеет. Если опухоль в брюшной полости, заметно растут размеры живота, на это надо обращать внимание, потому что многие родители считают, что это вирусная инфекция: полечим, газики, а когда уже появляются такие симптомы, как боль и прочее, выясняется, что это было злокачественное образование, развитие которого имитирует любую болезнь, инфекцию, все что угодно можно подумать. Я понимаю родителей, я сам отец двоих детей, и об этом не хочется думать, но в силу своей специальности, даже когда у меня дети были маленькие, приходишь домой, берешь на руки, а сам подсознательно прощупываешь лимфоузлы.
Отсутствует онконастороженность, в силу своей работы мы в первую очередь ищем самое страшное, а потом уже все остальное, а доктора не онкологи в первую очередь смотрят с точки зрения педиатрии, и бывают такие случаи, что на ранних этапах пропускают, когда можно что-то сделать, когда нет метастазов, но, к сожалению, об этом не думают. Специалисты нашего центра делают выездные мероприятия по регионам России, читают лекции с образовательной целью, проводятся семинары в онлайн-режиме для докторов, которые помогают им ориентироваться, потому что можно проработать много-много лет на участке участковым педиатром и никогда в жизни не встретить злокачественное новообразование. Когда их постоянно видишь, это другой вопрос, а доктор в силу своей основной специальности может и не заметить, поэтому проводим такие циклы лекций, чтобы доктора были более осведомлены в этой ситуации.
Ирина Мансурова:
Какими онкологическими заболеваниями болеют дети?
Роман Моисеенко:
В первую очередь это злокачественные заболевания крови: лейкозы, миелобластные лейкозы, лимфобластные лейкозы наиболее часто встречаются. Если в начале 1990-х годов, когда был сформирован наш центр, тогда он назывался НИИ детской гематологии, академик Александр Григорьевич Румянцев основал эту школу, выживаемость была более 10%, то сейчас выживаемость более 90%.
Среди солидных злокачественных новообразований, это опухоли, которые можно пощупать, по моему опыту и моих коллег, чаще всего встречается нейробластома, мягкотканные саркомы, злокачественные опухоли почек, нефробластомы, также опухоли печени, но это редкая ситуация, не более 0,1% от всех злокачественных новообразований детского возраста, но среди опухолей печени чаще всего встречается гепатобластома у детей от 0 до 4 лет, это сфера моих научных интересов. Также есть редкие опухоли, это злокачественные рабдоидные опухоли, светлоклеточная саркома почки и эмбриональная саркома печени. Но наиболее часто по опыту нейробластома, загадочная и коварная опухоль.
Ирина Мансурова:
Есть что-то общее с генетикой?
Роман Моисеенко:
Генетика имеет место быть в развитии, но это не говорит о закономерности. Родители часто задают вопрос: ребенок заболел злокачественным новообразованием, в семье еще есть дети, у родителей паника, как обследовать, что делать с теми детьми, это генетика? Чаще всего это спонтанно возникшие события, но бывают закономерности, которые мы выявляем. Есть опухоли, которые характерны для какого-то генетического синдрома, и мы обследуем детей, стандартно у всех смотрим кариотип, если что-то нам не нравится, делаем более расширенные исследования, и если находим какие-то мутации, соматические, то есть мутации в самой клетке опухоли, нигде их больше нет, случайно событие возникло само по себе, а бывает, находим герминальные мутации, это значит, что кто-то передал, и начинаем обследовать родителей, тогда можем найти. Бывают такие редкие ситуации, как синдром Ли-Фраумени – это синдром предрасположенности к злокачественным новообразованиям, родитель может заболеть в любом возрасте любой опухолью, одну убрать – разовьется другая, бывает одновременно несколько злокачественных опухолей. Это синдром, который вылечить нельзя, просто есть специальные программы наблюдения, которые вовремя позволяют удалить.
Ирина Мансурова:
Что повышает вероятность возникновения онкологического заболевания у ребенка? Может ли влиять экология, питание?
Роман Моисеенко:
Экология может влиять, радиационный фон, неблагоприятные условия, вредные условия, которые могут окружать ребенка, также вредные условия труда у родителей, вредные привычки, и четко доказано, возвращаясь к гепатобластоме, один из факторов риска развития этой опухоли у детей является курение родителей, то есть курение родителей предрасполагает к развитию данного вида опухоли.
Ирина Мансурова:
Профилактика возможна?
Роман Моисеенко:
Профилактика – это обследование, то есть вовремя обследовать детей. Кто-то очень щепетильно относится, даже избыточно: «Давайте я буду делать КТ каждый месяц». Давайте, потом у вас будет лейкоз, зачем облучать ребенка, если есть более простые методы. А некоторые наоборот: «Мы лет 5 назад были последний раз, ничего не беспокоит». Этим нельзя пренебрегать, лучшее средство лечения болезни – это ее профилактика, нельзя пренебрегать медосмотрам и на это нужно обращать особое внимание.
Ирина Мансурова:
И основная профилактика – это подготовка к беременности, обследование родителей.
Роман Моисеенко:
Есть семьи, которые серьезно к этому подходят, полностью обследуются, проверяют свой фон, генетику, в идеале так и должно быть.
Ирина Мансурова:
На какой возраст приходятся основные онкологические заболевания?
Роман Моисеенко:
Все зависит от того, какой вид опухоли рассматриваем. Если гепатобластома, это от 0 до 4 лет, опухоли опорно-двигательного аппарата ближе к подростковому возрасту, рост саркомы у детей 7-8 лет редко встречается, в основном это подростковый возраст, когда идет бурный рост организма, и тогда можно будет увидеть саркомы мягких тканей. Идет градация – эмбриональные опухоли, которые с 0 до 4-5 лет, и дальше опухоли более старшего возраста, равномерно распределено по всем возрастам. Лейкозы во всех возрастах встречаются.
Ирина Мансурова:
Есть статистика, сколько детей в России в год заболевает, это число увеличивается либо нет?
Роман Моисеенко:
Число не увеличивается, если мы берем гепатобластому, 50-60 детей в год, не более, и я бы не сказал, что заболеваемость увеличилась, увеличилось качество диагностики. Если раньше дети умирали в деревне от какой-то инфекции, и никто не исследовал, может, это был лейкоз, который дебютирует с инфекционных заболеваний, поэтому качество диагностики улучшилось, улучшилась доступность и мощность оборудования, навыки, знания, которые позволяют выявлять. Поэтому я не думаю, что заболеваемость увеличилась, скорее всего, она такой и была.
Ирина Мансурова:
Будет очень полезно для наших слушателей проговорить методы диагностики в разных возрастах, памятка для родителей, что такую диагностику в такой-то период ребенку нужно обязательно пройти, это увеличит шансы ранней диагностики.
Роман Моисеенко:
Я всегда рекомендую общий анализ крови, обязательно с лейкоцитарной формулой, чтобы видеть полностью состав крови, плюс СОЭ, биохимический анализ крови, который сдается всегда из вены, не надо сдавать из пальца, я не доверяю, когда берут из пальца. Да, это стресс для ребенка, это инвазивно, но тем не менее информативно.
Ирина Мансурова:
Может быть такое, что в анализе крови все спокойно, нет погрешностей, а онкологическое заболевание все-таки есть?
Роман Моисеенко:
Может. Если опухоль небольшая, то кровь может не меняться, а когда клеточная масса большая, тогда будет появляться в биохимии повышение лактатдегидрогеназы, щелочная фосфатаза, СОЭ растет вдруг, огромные цифры, тогда могут быть изменения. Если опухоль слишком мала, она не даст никаких изменений.
Ультразвуковое исследование брюшной полости обязательно, органов малого таза, осмотр педиатра, чтобы доктор регулярно осматривал ребенка. Если есть какие-то подозрения, но это уже больше не к родителям, а к докторам, они назначают анализ крови на онкомаркеры. Основные онкомаркеры у детей – это нейронспецифическая энолаза, альфа-фетопротеин, бета-хорионический гонадотропин человека, который может расти при определенных видах опухолей.
Ирина Мансурова:
Мне кажется, так редко педиатры назначают такие анализы, должно произойти что-то серьезное, чтобы наверняка.
Роман Моисеенко:
С другой стороны, вводить это в обязательную программу не стоит, потому что расходы, стоимость анализов, поэтому если есть какие-то подозрения, что-то не нравится доктору, тогда назначают, а просто сдавать онкомаркеры и радоваться, что все в норме, альфа-фетопротеин в норме до 12 у детей, до года есть свои нормы, рождаются с огромными цифрами, которые постепенно уходят. Сегодня вы сдали онкомаркер, у вас все хорошо, а через 2 недели уже будет что-то развиваться, а вы будете думать, что у вас все замечательно, поэтому ориентироваться на него не стоит, и если есть какие-то подозрения, тогда стоит сдать.
Ирина Мансурова:
Консультация невролога, УЗИ головного мозга, когда ребенок маленький?
Роман Моисеенко:
Когда видно, что у ребенка что-то не так, он стал сонливый, голова болит, тошнота, рвота, тогда нужно. Невролог в любом случае должен смотреть, у детей это положено по программе обследования, но обращать внимание, если ребенок стал жаловаться на головную боль, утомляемость, слабость, рвоту без причины, естественно, надо бить тревогу и обращаться к специалистам.
Ирина Мансурова:
Проходить плановую диспансеризацию, когда ребенок маленький, а когда он уже подросток, все равно раз в полгода.
Роман Моисеенко:
Мы не рекомендуем делать КТ, это лучевая нагрузка на ребенка, и мы сейчас идем по пути уменьшения лучевой нагрузки, когда уже дети поправились от онкологического заболевания, стараемся проводить УЗИ. Но есть отдельные моменты, когда мы назначаем компьютерную томографию, бывают тяжелые ситуации, чтобы не пропустить рецидив или прогрессию заболевания, а так стандартно стараемся снижать лучевую нагрузку, потому что это тоже нагрузка для ребенка.
Ирина Мансурова:
Какие еще УЗИ можно пройти раз в полгода?
Роман Моисеенко:
У женщин это гинеколог, маммолог, маммография и флюорография раз в год, врачам два раза в год, подросткам, входящим во взрослую жизнь, так же.
Ирина Мансурова:
А детям, которые поменьше?
Роман Моисеенко:
Им достаточно осмотра педиатра, общего анализа крови, УЗИ брюшной полости, органов малого таза. Необоснованно делать ребенку рентген без жалоб не стоит, это увеличивает лучевую нагрузку на ребенка, у нас радиационный фон и так оставляет желать лучшего.
Ирина Мансурова:
Все-таки влияние это оказывает.
Роман Моисеенко:
В какой-то степени да.
Ирина Мансурова:
На сегодняшний день какие методы лечения детей?
Роман Моисеенко:
Онкология, особенно детская, не стоит на месте, даже взрослая не стоит на месте, химиотерапия потихонечку уходит на второй план, появляются таргетные препараты. Дети с инфантильной фибросаркомой, там мутация определенного гена, и если ее находят, то ребенок принимает таблетку, и на фоне приема таблеток опухоль уходит. Все сообщество ориентируется на генетический профиль опухоли, находя точки приложения таргетных препаратов, чтобы разорвать цепь канцерогенеза и дать опухоли погибнуть, тем самым минимизируя осложнения, потому что безвредной химиотерапии не бывает. Мы вводим в организм ребенка клеточные яды в определенных дозах, которые направлены на то, чтобы убить опухоль, но тем не менее они повреждают клетки организма, потом, вылечив одну опухоль, на фоне приема этих препаратов может развиться другая опухоль. У меня были пациенты, вылечившие нейробластому, потом они приезжали с проблемами с кровью, делаем диагностику, а там лейкоз, потому что применяется препарат, который впоследствии может вызвать, и заменить их нечем, они входят в программу, просто более тщательно мониторируется состояние здоровья ребенка и вовремя выявляются данные.
Ирина Мансурова:
Как долго длится такое лечение?
Роман Моисеенко:
В среднем программа рассчитана около года, дети находятся в стационаре, лечатся, подвергаются воздействиям медицинского персонала, это сказывается и на психике ребенка, и на психике родителей, которые устают от бесконечного пребывания, быть оторванными от дома, от близких, это очень тяжело морально. Они там живут, терпят страдания ребенка, ребенок терпит эти страдания, инвазивные манипуляции, бесконечные наркозы, поэтому у нас есть служба медицинских психологов, которые занимаются детьми, родителями, помогают им пережить. Я всегда говорю родителям, что у нас есть служба психологической поддержки: «Нам не надо, я сильная». Любой человек, даже самый сильный, в стрессовой ситуации может декомпенсироваться, и надо это вовремя поймать, потому что нам с вами в команде нужно работать очень долго, успех лечения ребенка зависит не только от нас, врачей, но и от родителей тоже, причем даже в большей степени от родителей, от их ухода, отношений с ребенком. Если ребенок видит, что мама постоянно рыдает, он понимает, что что-то плохо, поэтому мама всегда должна в тонусе, и я, и мои коллеги стараемся призывать на помощь службу психологической поддержки. Должна быть постоянная опека онкопсихолога, который связан с онкологическими пациентами, который знает ситуацию изнутри.
Ирина Мансурова:
Часто приходится диагностировать детскую депрессию, подключаете ли вы психоневролога, психиатра?
Роман Моисеенко:
Подключаем психиатров, мы не ставим какой-то диагноз, родители боятся, что напишут диагноз – никто этого писать не будет, это стрессовая ситуация. Мы разговариваем с психологом, и он предлагает позвать психиатра, назначить необходимые препараты, чтобы ребенку стало легче. Этого бояться не нужно, это не диагноз, он нигде не будет записан.
Ирина Мансурова:
Все это поможет ребенку и сон наладить, и психическое здоровье, и спокойнее воспринимать обстановку.
Роман Моисеенко:
Мам зачастую тоже отправляем к психиатру, мы можем оказывать такую помощь, и говорим, чтобы не переживали, никуда это не идет, это стрессовая ситуация, местная помощь, вызванная ситуацией, это не органическая патология, которая впоследствии выльется в шизофрению.
Ирина Мансурова:
Пренебрегать этим не стоит, нужно принимать помощь от психиатров, не бояться, потому что в данной случай медикаменты помогают справиться, снижают реакцию, пролонгируют силы для борьбы. Очень важный фактор – это дополнительное питание ребенка, когда ребенок истощен, когда у него снижен аппетит, возможно, рвота, кто в отделении занимается питанием, часто ли вы назначает питание и какое?
Роман Моисеенко:
В нашем центре существует служба нутритивной поддержки, которая курирует пациентов, если я вижу, что ребенок худеет, не кушает, особенно это бывает на циклах химиотерапии, снижается питание. У нас так принято, что мы боремся за каждый грамм веса, несмотря на лечение, цитостатики не только оказывают влияние на опухоль, они оказывают влияние на центральную нервную систему, замедляя развитие ребенка, а наша цель, чтобы ребенок в конце лечения был совершенно полноценным, здоровым, обычным ребенком. Поэтому мы боремся за каждый грамм, назначаем с помощью наших докторов-диетологов различные гиперкалорийные смеси, большой спектр этих смесей.
В тяжелых случаях, когда ребенок вообще отказывается пить, мы ставим гастральные зонды, то есть питание идет через зонд. Парентеральное питание – это уже совсем агрессивная методика, особенно на трансплантации костного мозга, когда мы не можем поставить зонд, нельзя этого делать, тогда назначается парентеральное питание в соответствии с рекомендациями докторов-диетологов, которые очень грамотно к этому подходят, и это доктора-диетологи, которые ориентированы на онкопациентов, которые знают всю ситуацию, что можно, что нельзя. Существуют особенности питания, это низкомикробная диета, доктора формируют индивидуальные столы, то есть ребенок это не хочет есть, и из нескольких столов собирается один, который он хочет кушать, что-то мама приготовит, у нас есть такие возможности, то есть этому уделяется огромное внимание, потому что недостаток питания влияет на снижение защитных сил организма, результаты лечения, психологическое состояние, снижается вес – снижается доза химиопрепаратов, чему опухоль будет только рада. Раньше было очень много противников постановки желудочных зондов, но когда с мамой поговорим, родители же тревожатся, поставим, потом говорят: «Какое счастье, что мы поставили зонд, он набирает вес, все хорошо». Первые 2 дня ребенок пытается выдернуть, потом привыкает, может месяц с ним ходить.
Ирина Мансурова:
Даже мы, онкопсихологи, обращаем на это внимание и подсказываем родителям – обратите внимание на вес ребенка, на питание, есть специализированные диетологи, обязательно обратитесь и не бойтесь, это очень поможет.
Роман Моисеенко:
Мы просим родителей вести пищевые дневники, что ребенок кушал по часам, это помогает нам понять дальнейшие потребности ребенка, скорректировать его питание.
Ирина Мансурова:
Через какой период и в каких ситуациях можно сказать, что ребенок выздоровел?
Роман Моисеенко:
Если заканчивается программа лечения полностью, родители говорят: «После трех циклов опухоль исчезла, давайте остальные три проводить не будем». Существует понятие протокол, который написан не с потолка, программа лечения должна быть пройдена полностью. Если мы не видим признаков заболевания либо видим опухоль, но она стабилизировалась, то есть стабилизация болезни, мы наблюдаем за ребенком, и если ничего не происходит, то мы считаем ребенка здоровым.
Говорят, что программа наблюдения 5 лет – нет, у детей все по-другому, детей наблюдаем до 18 лет включительно, у нас есть научное направление, кто-то занимается лейкозами, кто-то лимфомами, саркомами, я опухолями печени, я знаю про всех своих пациентов, на каком этапе они находятся, как они ходят в школу, каждый раз созваниваемся, потому что мы должны отслеживать отдаленные последствия лечения. Применение цисплатина вызывает снижение слуха, это надо вовремя зафиксировать и с этим бороться, потому что ребенок может не понять, что он не слышит что-то, и это будет нарушать формирование речи, психологического развития, то есть мы должны это вовремя наблюдать, как и кардиотоксичность препаратов, отдаленные последствия мы должны отслеживать и вовремя корректировать, чтобы ребенок нормально продолжал развиваться и расти.
Ирина Мансурова:
До 18 лет болезнь может вернуться?
Роман Моисеенко:
Болезнь может вернуться, стопроцентной гарантии того, что ничего не будет, не может дать никто.
Ирина Мансурова:
Каков сейчас процент смертности детей и на какой стадии заболевания?
Роман Моисеенко:
В тяжелых ситуациях, когда распространенные опухолевые процессы, например, нейробластома, агрессивная опухоль, это группа высокого риска, 40-45%. Если брать гепатобластому, группу очень высокого риска, то сейчас эта выживаемость увеличилась до 75%, стандартный риск – выживаемость 98%. С учетом современных технологий мы можем достичь таких результатов. Мы составляли результаты лечения наших пациентов с зарубежными, и они сопоставимы, ничем не отличаются.
Ирина Мансурова:
Большой ли процент детей обращается уже на последних стадиях?
Роман Моисеенко:
Я не могу сказать конкретно по всей стране, потому что наш центр является национальным медицинским исследовательским центром, как и другие центры, которые концентрируют на себе большое количество пациентов, которым нельзя помочь в регионах, с запущенными стадиями, и четвертая стадия заболевания – это не приговор, ребенка можно вылечить.
Ирина Мансурова:
Что у нас в стране с детской паллиативной помощью, есть ли детские хосписы?
Роман Моисеенко:
Детские хосписы есть, «Дом с маяком», есть служба паллиативной помощи фонда «Подари жизнь», целое направление, сотрудники нашего центра участвуют в паллиативных программах фонда «Подари жизни» и выезжают в регионы, консультируют пациентов, ведут их, обеспечивая помощь на местах, эта помощь сейчас достаточно хорошо развита и продолжает развиваться.
Ирина Мансурова:
Это по ОМС или по ДМС?
Роман Моисеенко:
Родители ни за что платить не должны, канал финансирования ОМС, подключаются фонды, но еще раз хочу сказать, что родители ни за что не должны платить, это все должно оплачиваться за счет средств бюджета.
Ирина Мансурова:
Каков процент детей живет без рецидивов?
Роман Моисеенко:
Большой процент, и когда идешь по коридору центра: «Ой, здравствуйте, Роман Алексеевич, Вы нас помните?» Смотрю – может, и помню, но он был грудничком, только если по маме сориентироваться. Очень приятно видеть детишек, которые были в крайне тяжелом состоянии, а потом как они бегают, учатся, растут.
Ирина Мансурова:
Будет ли прививка от рака? Может быть, проводятся в центре Рогачева исследования?
Роман Моисеенко:
Исследования проводятся, мы начинали какое-то время, сейчас у нас широко развита иммунотерапия, производятся различные препараты, которые направлены на иммунные звенья развития канцерогенеза. Есть вакцины, например, ДНК-вакцина в Минске против нейробластомы детям, в Санкт-Петербурге тоже есть опыт, у нас в центре пока такого опыта нет. Были попытки что-то сделать, но это не стоит на потоке, как вошла иммунотерапия. Если раньше мы проводили иммунотерапию нейробластомы, как что-то из ряда вон выходящее, в реанимации, все боялись, то сейчас это спокойно проходится в отделении, мы имеем опыт, доктора приезжают из региональных центров, учатся и развивают это уже в своих центрах на периферии. Я думаю, что вакцина – дело будущего.
Ирина Мансурова:
Вакцина вводится детям, которые уже болеют онкологическим заболеванием?
Роман Моисеенко:
Да, существуют программы стандартной терапии и уже когда требуется что-то новое, чтобы закрепить результат, если есть к этому показания. А так бывает достаточно стандартных схем лечения, которые уже годами применяются, они модифицируются. При лечении гепатобластомы мы идем по пути деэскалационного режима, то есть уменьшения токсичности препаратов, уменьшения их количества. Если раньше гепатобластому лечили тремя химиопрепаратами, то сейчас можно перевести в стандартную группу риска, нет метастазов, это 4 цикла предоперационной химиотерапии, суточное введение цисплатина раз в 2 недели и 2 таких же послеоперационных цикла, то есть суммарно 6 циклов, посередине операция, и все, ребенок считается здоровым, то есть стараемся уменьшить токсичность терапии.
Ирина Мансурова:
Какие насущные проблемы есть в детской онкологии и решаются ли они, какой прогноз развития в детской онкологии?
Роман Моисеенко:
Детской онкологии уделяется особое внимание, это и правительственные программы, внимание обращают на это и Министерство здравоохранения, и Правительство Российской Федерации, оказывают огромную помощь, и с учетом такой скорости развития, думаю, будут хорошие перспективы в дальнейшем, уже сейчас имея хорошие результаты, есть куда стремиться.
Ирина Мансурова:
Ваши советы, рекомендации нашим слушателям, родителям здоровых детей и тех, кто заболел.
Роман Моисеенко:
Не нужно вбивать себе в голову и бояться, что я заболею раком. Нужно просто соблюдать диспансеризацию, это самое главное. Не надо бояться, как некоторые родители, прививок, это неправильно, доказательств того, что прививки вызывают рак, не существует. Сейчас столько инфекций подняли голову, которых раньше не было, прививки делать нужно, я соблюдаю прививочный календарь, делаю прививки своим детям и советую всем остальным этого придерживаться. Основное – это здоровый образ жизни, диспансеризация, соблюдение обычных правил.
Ирина Мансурова:
Спасибо большое, что ответили на наши вопросы, которые мы готовили с движением «Рак излечим». У нас в гостях был детский врач-онколог Моисеенко Роман Алексеевич, я ведущая Ирина Мансурова, большое спасибо, всего доброго.