Ирина Матысяк:
Добрый день, дорогие друзья, в эфире программа «Полилог» и я ее ведущая Ирина Матысяк. Сегодня у нас в гостях Александр Вулых, один из самых известных современных поэтов и сонграйтеров. «Я люблю поэта Вулыха, самого красивого на свете, и со мною мастера стиха любят кошки, женщины и дети».
Александр Вулых:
Слово сонграйтер мне нравится больше, чем поэт-песенник, потому что песенник — это книжка с текстами песен, сонграйтер — писатель песен, я не композитор, работаю в жанре сочинения текстов песен. А по поводу женщин, кошек и детей — люблю женщин и кошек, у меня три кота, к детям тоже отношусь хорошо.
Ирина Матысяк:
Начнем с поэзии, Вы писали стихи с детства?
Александр Вулых:
Есть традиционные ответы, что стихи писал с детства, сочинял в школе, стал лауреатом газеты «Пионерская правда»… Нет, это пришло с возрастом, с пониманием восприятия мира, потому что я понимал, что я по-другому воспринимаю окружающую действительность и мир. Книги, которые я читал, поэзия сделали невозможным, чтобы я не пришел к этому, не попытался попробовать перо в поэтическом жанре.
Ирина Матысяк:
Значит, в стенгазету ничего не писали?
Александр Вулых:
Писал, но это было баловство, баловался и в школе, и в институте, сочинял пьесы для самодеятельности, песенки. А когда уже стал писать стихи, когда меня заинтересовало, стихи ли это, кто я, графоман или все-таки человек, наделенный способностями (не скажу талантом) к поэтическому сочинительству, я много читал, потом понял одну важную вещь, что нужно слушать и слышать себя, и кода ты находишь свою интонацию, свой голос, он должен тебе откликнуться, это должно быть естественным выражением себя в творчестве, не копировать, не подражать, а быть самим собой. И тогда у меня что-то стало получаться.
Ирина Матысяк:
Вы человек советского времени, семья и школа какое влияние оказывают на человека, лично на Вас?
Александр Вулых:
Сейчас понимаю строчку Высоцкого: «Теперь позвольте пару слов без протокола — чему нас учат семья и школа». Семья и школа сыграли в моей жизни большую роль. Любовь к чтению, когда родители помогают, ведь редко бывает, когда ребенок сам хватает книгу и начинает читать. К 16 годам нужно прочитать все необходимое, что должен знать молодой человек из родной, зарубежной литературы. Я к 16 годам прочитал все, может быть, образно, но все самое основное, это фундамент. Книги — это даже не школа, это семья. Через силу я не читал, мне было интересно все, что отец и мама мне предлагали прочитать и говорили, что это обязательно нужно, и школьную программу, хотя советское преподавание литературы было специфическим, «Евгений Онегин» преподавался не так, как надо, это был кондовый взгляд на классическую литературу. Но когда ты сам читал и переосмысливал прочитанное, появлялся такой кайф от чтива, то, что не проходили в школе, книги захватывали. Прочитать всего Джека Лондона или Фенимора Купера нужно было обязательно, а вместе с ними всего Эренбурга и Паустовского. Фенимор Купер и Вальтер Скотт — это детство и отрочество, а Эренбург — это уже юношеское чтение, когда безумно интересно, нон-фикшн. Обычно мемуарная литература интересна уже в зрелом возрасте, когда ты не хочешь для себя что-то новое, а хочется читать юмористику, у меня это был интерес с молодых ногтей, до школы я знал практически всю древнегреческую мифологию, и когда изучали искусство Древнего мира, я практически все знал наизусть. Каждый выходной мы с отцом проводили в Музее изобразительных искусств имени Пушкина, это было мое любимое место, я тащил за руку папу или маму в музей, это наш московский Лувр.
Ирина Матысяк:
Тем не менее Вы пошли учиться в текстильный институт.
Александр Вулых:
Я был молод, и мне казалось, что в институте, где много девочек, весело учиться (шучу, конечно). На самом деле я понимал, какая величина в архитектуре мой отец, у меня был прямой путь — идти по стопам родителей, потому что мама и папа были архитекторами, папа был выдающимся архитектором, мама рядовым, но я понимал, что идти туда — брать на себя большие обязательства в жизни, потому что все будут сравнивать и говорить, что, к сожалению, на Саше природа отдохнула. Я был совершенно не уверен, что сумею быть хоть в чем-то приближенно к тому, что из себя представлял в профессии мой отец. Меня интересовали история, география, я хотел поступить в историко-архивный, археологический институт, думал, буду ездить на раскопки древних городов, открою Трою для мира. Родители мне объяснили, что мы живем в советской стране, где нужна профессия с твердым заработком.
Я в детстве неплохо рисовал, думал, буду художником, но для того чтобы поступить в Строгановку, нужно было рисовать не неплохо, а лучше других. Понимаю, что родители не хотели рисковать: ну будешь ты без куска хлеба бедным, непризнанным художником, мы же живем в советской стране, значит должен получить диплом инженера, а там уже как хочешь. Текстильный институт был недалеко, через речку, я всю жизнь прожил на Фрунзенской набережной, самый классный район Москвы. Тогда еще моста не было, и я ездил на автобусе через Крымский мост, и я поступил туда без помощи отца. Институт потом получил название Московский текстильный институт имени Косыгина, потом он стал Московской текстильной академией, а сейчас он не имеет никакого отношения к текстильной промышленности, потому что ее фактически нет, как и многих других отраслей народного хозяйства, которые прекратили свое существование в 1990-е годы раз и навсегда.
Ирина Матысяк:
У меня в гостях была известный модельер, и, как оказалось, еще есть ивановские ситцы, что-то еще производят.
Александр Вулых:
Есть факультет прикладного искусства, но это дизайнеры одежды, потому что Вячеслав Зайцев когда-то заканчивал институт, наша легенда и подвижник российской моды, это единственный факультет прикладного искусства, который выпускал дессинаторов — художников по тканям, по структурам, переплетению. Сейчас это уже не нужно, потому что мы ткани не выпускаем, мы закупаем в Китае, Монголии, и ивановские ситцы — это китайские, монгольские, индийские и т.д.
Итак, я учился в текстильном институте, здесь я уже понимал, что жизнь многообразна, была выработана тяга к творчеству, искусству, я ходил в театральный кружок, даже играл в спектакле, мой неудачный актерский дебют. И я начал писать стихи, когда уже закончил институт и перешел на фабрику, меня прорвало, я приходил на работу и вместо того, чтобы писать отчеты, артикулы тканей (некоторые я помню до сих пор), я писал стихи, и чтобы никто не понимал, что я делаю, я их разбивал цифрами, чтобы люди, которые проходили мимо, видели — какие-то цифры, пометки, а на самом деле писал стихи, особенно когда другие выходили на перекур. Тогда я понял, что не быть мне текстильщиком, инженером, главным экономистом.
Ирина Матысяк:
Зарплата хоть приличная была?
Александр Вулых:
Как у всех, 100 рублей, молодой специалист. В то время это был прожиточный минимум, потом 110, 115.
Ирина Матысяк:
Как же Вы ушли от зарплаты 115 рублей?
Александр Вулых:
Как говорят, не было счастья, так несчастье помогло. Попал я в одну историю с политическим подтекстом в 1980-м году, ехали в поезде в ресторан, гуляли на дне рождения у музыканта (был у нас любимый ресторан, там был руководитель оркестра Изя, слепой музыкант). Электричка был переполнена, у нас был магнитофон, звучали песни русского шансона, что тогда казалось не очень правильным. Поезд остановился на Москве-III, и стоит. Кто-то спрашивает: «А чего мы остановились?» И вдруг я слышу голос Изи на весь вагон: «А приехали мы в город-герой Москву, где сидит главный диктатор Леонид Брежнев». 1980-й год, конец января. Сейчас кажется смешным, но тогда ко мне подошли два провокатора и начали оскорблять сидящую рядом девушку. Я вышел, поскольку уже разогретый, завязалась драка. Я попал в милицию, там моим друзьям сказали, что точно будет сидеть, потому что была политическая составляющая. Долгая история, но был товарищеский суд, меня не посадили, взяли на поруки, но о дальнейшей карьере по партийной линии можно было забыть. Я был комсомольцем, но работник должен был стать кандидатом в партию, чтобы продвигаться, иначе у тебя нет будущего.
В это время писал стихи, и когда я был уволен с одной из фабрик по причине того, что вечно ввязывался в конфликты с руководством, защищал слабых, опоздал из отпуска на пару дней, и меня уволили с чистой душой. Я пошел работать в многотиражную газету, зарплата была тоже 100 рублей, но для меня это была почти что творческая профессия, я возглавлял отдел культуры и спорта, мне нужно было в автомобильной газете писать про автогонки, и тогда мне разрешалось писать про поэтов, публиковать кого хочу. Главный редактор газеты Валерий Симонян, недавно скончался в Америке, куда уехал с женой, замечательный человек, очень похожий на знаменитого актера Луи де Фюнеса. Потом из этой газеты меня взяли с руками и ногами в «Вечернюю Москву», придумал свое приложение, называлось «Ночное рандеву», где писал свои редакторские колонки в стихах.
Ирина Матысяк:
Первые свои публикации помните?
Александр Вулых:
Помню, в 1981-м году в газете «Советский патриот» написал стихотворение, было 40 лет битвы под Москвой, и я написал про подвиг телеграфистки. Его опубликовали, и я побежал в 6 утра за газетами, чтобы найти, а их было мало, выстоял очередь, забрал все, чем вызвал недовольство очереди: «А что там? — Мое стихотворение». Прибежал домой, показал маме, папе, и они сели думать, что с этим делать.
Ирина Матысяк:
Патриотическая тема не вчера родилась, потому что в последнее время наши поэты стали много писать про СВО.
Александр Вулых:
Тогда я где-то прочитал про подвиг девочки и мне захотелось написать, все было естественно, это же не по заказу. Я и сейчас пишу про то, что меня волнует, нравится или не нравится.
Ирина Матысяк:
По заказу не пишете?
Александр Вулых:
По заказу пишу только за деньги.
Ирина Матысяк:
Сейчас очень популярно среди поэтов читать свои стихи по типу поэтического театра, есть даже театр поэтов. Что лучше для восприятия стихотворения — читать его в книге или слушать, как автор или профессиональный актер его декламирует?
Александр Вулых:
Я ходил на все такие поэтические вечера, в молодые годы живьем слушал Евтушенко, Вознесенского, рвался на эти вечера, я и за их книгами гонялся, но одно дело читать глазами, другое — видеть, слышать легендарного поэта, твоего кумира. И одно дело слушать Высоцкого на кассете, а другое — видеть его в театре. Это разные вещи, читать стихи надо глазами, потому что ты понимаешь второй смысл, что скрыто, в стихах важен второй, третий план, а в песенном тексте он не нужен, должно на ухо ложиться.
Ирина Матысяк:
Должна быть музыка внутри стихотворения, я воспринимаю каждое стихотворение, как музыкальное произведение, и иногда не происходит этой коннотации.
Александр Вулых:
Музыка должна быть в самом стихе, в строке, если это сделано настоящим поэтом, он должен чувствовать музыку, потому что в языке есть поэтическая музыка.
Ирина Матысяк:
Для этого нужно хорошо владеть языком.
Александр Вулых:
Безусловно. У нас эстрадные артисты любят брать классику, писать на классические стихи. Очень сложно, в них уже есть музыка, они не требуют ее.
Ирина Матысяк:
Режиссеру хочется самоутвердиться за счет автора. 6 сентября у Вас произойдет событие…
Александр Вулых:
Не то что событие, просто концерты я даю очень редко, а здесь это концертный зал, причем новый, в котором я ни разу не выступал, поэтому я переживаю, насколько он будет комфортным для меня и моих гостей. Мне будет приятно, если мои поклонники придут на мой концерт.
Ирина Матысяк:
И редко в концертном зале, потому что я бывала на концертах в кафе, ресторанах. 6 сентября концерт «Грешный мой язык». Вы в одном из интервью говорили, что у нас не любят поэзию. Я специально зашла на сайт Стихи.ру и поразилась тем цифрам, которые там указаны, — 880 тысяч авторов зарегистрировано на этом портале, 55 млн стихов. Это поэтический бум?
Александр Вулых:
Нет, обычная графоманская тяга человека. У любого человека есть желание выразить свое мироощущение через некий культурный код, поэтическое слово. Это естественная реакция молодой 15-летней девочки, которая первый раз влюбилась, написать, как Татьяна Буланова пела, «я испишу тебе стихами все листы», очень точная фраза, женская истерика, если уж влюбилась, то стихами испишу и задушу своей любовью к чертовой матери. Артюр Рембо начал писать в 14 лет, в 18 закончил и сказал: «Я сделаю переворот в поэзии и докажу, что я гений». И за 4 года он все, что хотел сделать в жизни, сделал, дальше жизнь для него перестала быть интересной, к сожалению для себя, он явил гения в поэзии и потом постепенно умирал. А у нас народ хочет жить, любить, делиться своими эмоциями.
Я могу научить писать стихи, научить писать стихи можно любого, но научить поэтическому образному мышлению невозможно, поэтому ты либо рождаешься с этим, либо нет. И еще ты должен владеть техникой, даже если ты очень любишь музыку, ты не сможешь сесть к инструменту и извлечь звуки, которые будут представлять собой гармонию. То же самое в танце, человек очень хотел научиться танцевать, двигаться, но не дано, а кому-то дано, так и здесь. Огромное количество людей танцует, поет в караоке, есть потребность, причем в любом возрасте. В этом году я являюсь президентом фестиваля «Наш Пушкин 225», на конкурс «Литературная дуэль» было принято около 2000 заявок.
Ирина Матысяк:
Берется что-то из Пушкина и человек что-то дописывает?
Александр Вулых:
В каждом пушкинском стихотворении его гениальность, и он актуален по сей день. И если говорить о том, что является национальной идеей, о чем мы долгие годы думаем, а она лежит на поверхности — это русский язык, и Пушкин его создал. Его наследие представляет собой ценность, потому что строки Пушкина актуальны и 20 лет спустя. Идея организаторов конкурса была на основе пушкинской строки переосмыслить смысл, звук сегодняшнего дня, как молодежь воспринимает Пушкина сегодня.
Нам присылают стихотворение с пушкинским эпиграфом, в финал выйдут 4 лучшие работы, 4 лучших автора, в финале в жанре поэзия они будут соревноваться, это будут дуэли, баттлы. В финал выйдут 2 человека, им будет дан рандомный эпиграф, за полчаса они должны будут написать стихотворение с этим эпиграфом. А дальше есть номинация стэндап, это сейчас очень модно у молодежи, юмористические монологи, тоже с пушкинским эпиграфом. Наше желание — обратить молодежь к тому, что составляет основу нашей культуры, к пушкинскому языку, к тому, что волновало и тревожило сердце в то время и сейчас, как воспринимается. И третья номинация — свободный жанр, это может быть песня, танец, театр, все что угодно. Финал этой дуэли в фестивале «Наш Пушкин», презентация которого проходила 6 июня, в день рождения Пушкина, на Красной площади, будет 17 сентября в Доме русского зарубежья на Таганке в 18.30. Можно свободно прийти, только нужно зарегистрироваться на сайте «Наш Пушкин 225».
Ирина Матысяк:
Мы сегодня услышим первое исполнение песни, посвященной Джо Дассену.
Александр Вулых:
Я написал года 3 назад стихотворение, которое называется «Индейское лето».
Лето на лету просвистело мимо.
Воин Виннету курит трубку мира.
По реке Москве, плача, ветер прячет
В сорванной листве золото апачей.
Где-то вдалеке налегке проходит
По Москве-реке дождь на теплоходе.
Там который год с борта на рассвете
Джо Дассен поёт об индейском лете.
Слабо скрипнет дверь или вскрикнет птица.
Где оно теперь, у кого хранится?
Хворост Виннету в дым костра подбросит.
Лето на лету поджигает осень.
В зареве зари тают звёзд рубины.
Как она горит гроздьями рябины!
И костёр дрожит, пламенем играя -
Жизни миражи в том огне сгорают.
Что я в них искал? Что я в них посеял? –
В россыпях песка золотое семя
Так и не нашёл и по ветру сплавил
Неба рваный шёлк да рябины пламя.
Правда или ложь – то, что было это?
Мне индейский вождь не даёт ответа.
Вместе с ним молчит тихая природа
И плывёт в ночи песня с теплохода.
Ощущение золотого «индейского» лета с теми фильмами, которые мы смотрели в далекой юности, и с той песней Джо Дассена - L’Été indien…
Игорь Зубков, композитор, увидел это стихотворение, и у него сразу возникла музыка. Так бывает у талантливых людей, так Игорь Саруханов написал песню «Лодочка, плыви», буквально за полчаса.
Игорь показал Михаилу Шуфутинскому, Захарыч схватил и сказал, что будет петь…
Ирина Матысяк:
Итак, слушаем песню. Всего доброго, дорогие друзья!
https://vk.com/video-69171694_456254730?t=40m25s