Андрей Реутов:
Добрый вечер, дорогие друзья, время для очередного эфира «Мозгового штурма» на канале Медиадоктор. Сегодня у нас в гостях в очередной раз по моему приглашению прекрасный доктор, невролог, кандидат медицинских наук Марина Александровна Аникина.
Я сегодня в той же кофточке, в которой я был на открытии твоей клиники много лет назад, я это вспомнил, это значит, что, несмотря на мой возраст, у меня нет деменции. У всех на слуху такое грозное заболевание, как деменция, которое у всех ассоциируется, как слабоумие. Марина решила назвать сегодняшний эфир «Кризис среднего возраста vs деменция», потому что мы всегда думали, что ассоциация с пациентами более преклонного возраста?
Марина Аникина:
Хочется немножко увести от темы старческого возраста, от темы нарушения памяти и познакомить с проявлениями других заболеваний, которые могут приводить к деменции. Деменция альцгеймеровского типа, это классическая болезнь Альцгеймера, есть другие заболевания, такие как лобно-височная дегенерация, и в 2022 году весь мир узнал, что Брюс Уиллис болеет лобно-височной дегенерацией. Болезнь считается редкой, но мы сегодня поговорим о том, что проявления, которые свойственны лобно-височной дегенерации, знает каждый человек, потому что эти проявления очень близки к кризису среднего возраста. И поскольку по второму высшему образованию я психолог, я могу вполне профессионально разговаривать и на эти темы, потому что пик проявлений неудовлетворения своей жизнью, желания что-то перестроить, очень резко все перестроить как раз приходится на возраст с 30 до 50 лет, и лобно-височная дегенерация тоже может развиваться в этот период. Пусть вас не смущает такой диапазон, что это 30, 40, 50 лет, а не 80, как мы придумали в своей голове.
Андрей Реутов:
Такой стереотип сложился у нас в голове, потому что у всех на слуху сейчас история с Брюсом Уиллисом, герой боевиков, и тут мы видим, что с ним происходит. У него типичные проявления заболевания?
Марина Аникина:
Диагностика лобно-височной дегенерации, как и других, более редких типов деменции, очень осложняется тем, что мы говорим про группу заболеваний, лобно-височные дегенерации, которая может проявляться, как у Брюса Уиллиса, первые симптомы могут быть речевыми, это может быть дефект в произвольной устной речи, это может быть дефект в письменной речи, дефект чтения, различные речевые дефекты, есть дефект языковой – появление какого-то интересного акцента, манерности в речи. И эти проявления могут быть долгое время изолированными, то есть у человека есть проблемы речевые, но других проявлений нет.
Андрей Реутов:
Какой у нас временной промежуток? Неделя, две, три эти речевые нарушения, есть ли какие-то критерии?
Марина Аникина:
Более года стабильные нарушения, которые еще и накапливают свою тяжесть, они могут быть в течение 2-3 лет, называется раннее проявление, и таких пациентов меньшинство, примерно 25% от всей популяции лобно-височных дегенераций. Поведенческий вариант, который начинается со странностей, может быть инерция, апатия, ничего не хочу, все раздражает, застоялся в своей работе, возможно, в отношениях, надо что-то резко менять. Проявление агрессии, раздражительности, пренебрежение социальными нормами, а иногда и нормами права, юридическими, более рискованные действия характерны для лобно-височной деменции поведенческого типа.
Андрей Реутов:
Мне кажется, сейчас около 50% наших зрителей напряглись, потому что какие-то черты каждый у себя может найти. Желание что-то поменять в своей жизни – это же благородный посыл. Где эта грань?
Марина Аникина:
Как отличить кризис среднего возраста от первых проявлений лобно-височной дегенерации? Спойлер – никак. Здесь грани приличий, разумного, социальные нормы, рациональность будут говорить за то, что это психологические проблемы, нежели проблемы патологические. И здесь мы затрагивали очень сложный возраст для мужчин, 50-55 лет, когда очень многие мужчины начинают деградировать в поведении. Вроде держался в рамках, нормальный, чего-то достигал и понимал, что ему надо выполнять какие-то социальные рамки, для того чтобы достичь должности, уважения, дохода. Потом человек достигает и распоясывается, это должно сильно настораживать. Очень сложно говорить еще о том, болезнь это или не болезнь, потому что снятие ограничений болезнью приводит к тому, что люди начинают злоупотреблять алкоголем, психоактивными веществами, у нас в силу специфики менталитета больше про алкоголь говорим, но во всем мире есть описание случаев с наркотическими препаратами. И тут действительно сложно, это человек предпенсионного возраста в депрессии и начал выпивать, и в моей практике был такой случай, когда человек предпенсионного возраста начал позволять себе больше алкоголя, семья начала пытаться его приструнить, он проявлял агрессию, в итоге кредитов набрал, завел связи с женщинами низкой социальной ответственности, и всем казалось, что это возрастной вираж, прихоть, седина в бороду, бес в ребро. Потом семья сильно напряглась, мы сделали нейропсихологические исследования, они сделали ПЭТ КТ, на которой было четко видно снижение метаболизма в областях, которые характерны для поведенческого варианта лобно-височной дегенерации, которые еще называют болезнью Пика, немножко устаревшее название, потому что болезнь Пика связана с большим проявлением агрессии, но тем не менее все еще в ходу.
Андрей Реутов:
Это самый неприятный вид дегенерации?
Марина Аникина:
Да, потому что здесь пренебрежение и гигиеническими нормами, и социальными. Это моя лекция на циклах повышения квалификации, сейчас на образовательных циклах, и я коллегам говорю: «Вы точно встречали либо описание такого человека, либо у вас среди дальних, близких знакомых такой есть? – Нет, это же очень редкое заболевание». Если мы берем общую возрастную когорту, старше 65, то там редко, каждый 30-й из деменции, но если до 65, то каждый седьмой. Поэтому изменившие свое поведение, съехавшие из социума в глухую деревню, которые бросили семью, обзавелись очень сомнительными знакомствами и начали вести бомжеватый образ жизни – очень часто это проявление заболевания, социальный дауншифтинг случился с человеком.
Андрей Реутов:
И в плане криминальных опасений здесь тоже стоит быть настороже?
Марина Аникина:
Конечно. Я из своей лекции принесла описание одного кейса, очень классическая ситуация, описание пациента в Америке, там легализовано оружие. Пациент в очень характерном возрасте, 53 года, казалось бы, цветущий мужчина, с жалобами на апатию, депрессию, отсутствие бодрости духа потерял работу из-за апатии и неправильных решений. Пациент говорит, что ему стало так скучно и непонятно, ради чего он работает. Такие люди очень склонны к саботажу на рабочем месте, потому что нет понимания, почему это надо делать. Жил в сельской местности, из-за скуки, так как не может найти работу, его любимым занятием было сидеть в шезлонге во дворе с холодильником пива рядом с ним, держать винтовку в каждой руке и стрелять во все, что движется. Склонность к опасным действиям, по крайней мере он бы мог рационально понять, что мог попасть в кого-то из соседей. Он употреблял алкоголь, даже когда был за рулем, поэтому в конечном итоге у него изъяли права, однако он ни в какие ДТП не попадал, даже попросил у кого-то из знакомых и продолжал водить машину, то есть нет зрительно-пространственных нарушений, он не потерялся нигде на машине, спокойно ориентировался. Но однажды подобрал автостопщика, который искал убежище, привез его домой, но отказался впустить в свой дом, и возникла ссора. Очень частые перепады настроения, как включился и выключился: он все понимает, только не понимает, зачем договорился с этим автостопщиком, и его планы изменились. А поскольку социальных рамок нет, что ты дал слово человеку, надо его держать, если обещал ночлег, надо его предоставить – тут такого нет, я поменял свое мнение, иди отсюда.
Андрей Реутов:
Как сюжет какого-то фильма, мне кажется, такие персонажи мы встречали в голливудских фильмах.
Марина Аникина:
Когда он все-таки обратился за помощью, пациент стал более подозрительным по отношению к своей семье, соседям, к местной полиции, медицинским работникам и на все вопросы отвечал: «Если я сейчас признаюсь, что я переживаю, что у меня есть какие-то неправильные мысли, вы, скорее всего, закроете меня в специальном учреждении, поэтому я на вопросы на всякий случай не буду отвечать». Он начал жить только на пособие, дом его был в беспорядке, ездил по городу, покупая еду в ресторанах фастфуда. Еще присутствует небрежность по отношению к собственному виду и к еде. Необязательно человек не имеет возможности купить себе нормальную еду, просто он упрощается до примитивных базовых потребностей. Сейчас мне скажут, что у нас половина страны такие, на самом деле, может быть, недиагностированных больше из-за того, что это для нас социально приемлемое поведение: «В каком возрасте он себя так ведет? – В 20. – Ай-ай-яй, пусть учится. – А в 30? – Может, у человека какая-то проблема. – В 40? – Если он один, то нормально, а если у него дети малолетние, то нехорошо. Если в 50, дети выросли, жена своей жизнью занимается, почему бы нет». Эта приемлемость, возможно, нас и подводит к недиагностированности, потому что нам кажется, что все нормально, а еще несколько лет назад казалось, что человек в возрасте старше 70 лет, имеющий проблемы с памятью, это тоже норма.
Андрей Реутов:
Получается, что диагноз некой защиты в данном случае.
Марина Аникина: Да, потому что здесь склонность к определенным противоправным действиям может быть. И из-за того, что это лобно-височная дегенерация, во лбу все наши социальные требования, все, чему мама научила, не базовые потребности, хочу – ем, хочу – не ем, а как надо: с вилкой, с ножом, не сморкаться в скатерть, не разговаривать матом в обиходной речи. Эти определенные научения живут у нас во лбу, и когда начинается процесс дегенерации, помнишь, как Алиса и «Тайна третьей планеты», когда каждый слой хранил информацию, зеркальный цветочек, и все слои уходят до каких-то базовых навыков. Бывает нерациональная тяга к сладкому, к углеводам, к быстром энергетической пище, энергетикам, алкоголю – он высококалорийный. Все эти изменения могут происходить.
В случае с нашим пациентом в конце заболевания был паркинсонизм, который может присоединяться, то есть необязательно болезнь Паркинсона, может быть паркинсонизм при лобно-височной дегенерации. Здесь указано, что нет дисфункции нижних мотонейронов, это про то, что может быть ассоциировано с болезнью мотонейрона, когда слабость, но в этом случае не было. Тем не менее, в нейропсихологических показателях эпизодическая память и зрительно-пространственные функции оставались сохранными очень долго, что позволило ему жить независимо, несмотря на некоторое психомоторное замедление. И когда жена и дети подали в суд, чтобы взять над ним опеку, он так хорошо выступил за себя в суде, что у судьи не было объективных причин признать этого человека недееспособным.
Интересная история про то, что есть заболевание с понижением функции, а есть заболевание с деформацией функции, и деформация мышления у этих пациентов в основе заболевания. Несмотря на то, что называется лобно-височная деменция, противодементные препараты часто не назначаются по причине того, что они либо неэффективны, либо вредят пациенту, усиливая эту деформацию. Может быть больше бреда, галлюциноза, подозрительность, уверенность в том, что ему вредят, необходимость защищаться с применением оружия, все моменты очень тревожные.
Андрей Реутов:
К примеру, мы заподозрили начинающуюся смазанную картину, когда мы не можем понять, что это – кризис среднего возраста либо начальная стадия болезни. Буквально сегодня в группе написали: «Ребята, выручайте, нужна помощь, молодой человек с клиникой деменции. К кому направлять – к дементологу или к психологу?» Какой алгоритм? Направляем к неврологу, делаем МРТ, прозвучала фраза про ПЭТ исследование?
Марина Аникина:
Хотела рассказать шутку – я своему мужу сказала, что если ты захочешь со мной развестись, я точно знаю, что ты больной, потому что это асоциальное поведение. Во-первых, чем раньше, тем лучше, потому что тяжесть заболевания будет ухудшаться, и убедить человека на определенной стадии прийти к врачу или пить таблетки, когда он думает, что его все травят, нереально. Нейропсихологическое исследование, но не просто нейропсихолог, а тот нейропсихолог, который работает в связке с дементологом, потому что у него есть насмотренность, впечатление о заболевании. Мы сейчас с фондом «Альцрус» делаем серию разборов для врачей, и врачам разных специальностей на уровне впечатления при разборе определенной клинической картины даем меточки и говорим – насторожитесь, это может быть проявлением вот такого заболевания, вы хотя бы будете знать, что людей надо просто информировать о том, что им надо к нейропсихологу.
Деменция – это проявление, сначала нам надо уловить эти проявления, после этого подтвердить при исследованиях, это МРТ, ПЭТ КТ, которые достаточно хорошо нам помогают в этом плане, а для лобно-височной ПЭТ КТ, несмотря на его не повсеместную доступность, я бы даже продвинула. ПЭТ делаем с меченой глюкозой, которая показывает изменение метаболизма. Еще помогает анализ семейной истории.
Андрей Реутов:
Я как раз хотел подвести к генетике, стоит ли напрягаться только супругам, когда видишь, что что-то не то, либо по поводу генетической предрасположенности.
Марина Аникина:
В случае с лобно-височной деменцией детям надо напрячься, я уже во многих интервью говорила о том, как поменялось мое отношение к генетике. Если раньше я искренне считала, что пока мы не можем дать генную инженерию, зачем, не будет ли это причиной какой-то фобии. Но я понимаю, что люди, которые думают про генетическое исследование, имеют определенный уровень знаний по поводу заболевания и готовность на это потратить деньги, а это интеллектуальный уровень, предупрежден – значит вооружен. И если начинаются первые проявления заболевания, поскольку у нас доказательная медицина относительно лобно-височной дегенерации говорит о том, что надо регулировать поведение, надо не давать этим границам совсем слететь с места. Здесь очень хорошо помогает осведомленность по поводу того, почему тебя тянет в сторону, почему траектория полета такая. Помогают очень неплохо определенные антидепрессанты, комбинация с корректорами поведения, с нейролептиками и так далее, то есть действительно это может продлить период адекватности, кто же откажется от того, чтобы не поместить в ад свою семью, потому что когда уже развернутая стадия заболевания, у пациентов критики нет, им кажется, что вообще все хорошо. Если человека на развернутой стадии отвести к врачу и сказать, что тебе надо лечиться, он скажет: «Тебе самой надо лечиться, отойди от меня».
Андрей Реутов:
Вы рассказывали про пациентов, которые могут просто заснуть за рулем.
Марина Аникина:
Отключиться. У меня был запрос от коллеги в связи с последствиями ДТП. Человека начали обследовать и выявили, что у него есть глобальные изменения со стороны структуры головного мозга, теперь нам нужно клинико-инструментальное сопоставление. Сейчас перед нами стоит вопрос о том, что явилось причиной такого неадекватного поведения. Уже была экспертиза, что он был не пьяный, не под препаратами, хотя такая возможность у людей с лобно-височной деменцией есть, быть не в критике и подвергать и себя, и других опасности, они не понимают этого, и теперь мы будем сопоставлять, там не пожилой человек, до 60 лет.
Андрей Реутов:
Прозвучала такая фраза – ад для семьи, когда запущенная форма. Чем родственники могут помочь или наоборот, вина семьи в том, что происходит?
Марина Аникина:
Мы очень часто говорим о том, что не надо менять родные стены, если к этому нет веских оснований. Люди с деменцией очень тяжело переживают переезды, и мы говорим о том, что взвесьте, возможно, лучше оставить бабушку или дедушку дома, но взять сиделку или компаньонку, для того чтобы хотя бы стены были узнаваемыми. Но когда мы говорим про лобно-височную дегенерацию, часто возникает невозможность жизни в семье таких пациентов либо это будет опасное поведение. У меня был кейс, когда бабушка выставила неодетого ребенка, хорошо, что это был загородный дом, все сразу увидели. Это был грудной младенец, он кричал, она его положила в коляску и выставила на балкон зимой. Это проявление опасного поведения, то есть он ей мешал, привязанности нет, критики нет. Бывает жестокое обращение с животными, прошел и пнул кошку или собаку.
Есть сексуальная девиация, и мы тоже смотрим, есть ли возможность это терпеть. Например, если все вокруг взрослые, таблеточками это все коррелируется, то это один вопрос, но другой вопрос, когда мужчина с лобно-височной дегенерацией и есть несовершеннолетние дети дома, которые периодически остаются один на один. Нет никакого понимания свое или чужое, есть просто определенная идея, импульс, и здесь не исходная педофилия, а базовые потребности, которые вне контекста могут реализовываться. Есть очень много дел хулиганства, когда изначально не был установлен диагноз. Идет дедушка на прогулке, подсаживается к милой даме. Хорошо, если будет дама среднего возраста, это не такая душевная травма, как у подростка, и вдруг за грудь ее потрогал. Полиция заводит дело, а потом фонд начинает помогать, говоря, что надо учесть все данные, это социальная, с одной стороны, терпимость, а с другой стороны, если мы будем адекватно понимать ситуацию, лучше диагностировать, лучше лечить, у нас будет меньше таких историй.
Про социальную терпеливость, Брюсу Уиллису в 2022 году дали «Золотую малину» как худшему актеру в худшем фильме, и когда был обнародован диагноз, аннулировали эти результаты, извинились перед ним. Это про то, что диагноз дает нам сейчас право и возможность более гуманного отношения. Границы оценки становятся не те, и мы понимаем, что где-то нужен больше досмотр. С семьями, которые оказались в такой ситуации, мы работаем над чувством вины в том плане, что безопаснее для самого пациента (он же может и в отношении себя что-то сделать) поместить его в какое-то учреждение по уходу. Выбрать хорошее место, навещать его, но не подвергать опасности свою семью, потому что думать надо не только о больных, но и о здоровых тоже, чтобы они не травмировались о больного человека.
Андрей Реутов:
Начинали мы с легкой шутки про плохую память, а по факту выясняется, что проблема очень грозная и актуальная с учетом той статистики, которую ты озвучила. Мне в директ столько вопросов пришло: профилактика, как быть. Если мы знаем, что у человека высокое давление, дали таблеточку, давление нормализовалось, можно пожизненно пить таблеточки от давления, и у тебя все будет хорошо, а с деменцией как быть?
Марина Аникина:
Профилактика соматических рисков, телесных рисков очень важна, потому что диабет бьет по лбу, давление бьет по лбу, лоб самый незащищенный, потому что это не базовые потребности, лоб – это социальные потребности, мозг говорит: «Если можно, я буду без него». Тема профилактики всегда очень душная.
Андрей Реутов:
Но все же хотят услышать: можно мне капельницу капать, и у меня не будет у деменции, не хочу быть обузой, я антиэйдж хочу.
Марина Аникина:
Антиэйдж – сон, спорт, питание и следить за своими параметрами. Я буду бабушкой киборгом, я уже решила. В старости нет ничего натурального, нет никакого естественного старения, мы все кушаем с консервантами, пьем с консервантами, колем себе во все места красивые смеси. Женщинам очень важно следить за своим репродуктивным здоровьем, гормональным фоном, и очень много стартов дегенерации после того, как были выполнены операции на яичниках с резким обрывом. Понятно, что не всем разрешена потом заместительная гормональная терапия, но если ваш доктор занимается заместительной гормональной терапией, и вы подходите к этому возрасту, а как понять? Посмотреть, во сколько у вашей мамы и бабушки наступила менопауза, насколько тяжело они ее переживали, и в этот период готовиться к плавному снижению, потому что все резкое в организме как стресс-фактор приводит к повреждению мозга. Приводить в порядок все органы и системы, посмотреть, что в почках, что с печенью, что с лишним весом, что с физической активностью, с инсулинорезистентностью. У нас куча моментов, которые надо профилактировать, и одна капельница, один препарат, какой бы он ни был, хоть золото лей, но он не справится, против лени нет профилактики.
Андрей Реутов:
Среди моего окружения есть очень достойные люди, которым за 80, даже за 85, но при этом они в ясном уме, абсолютно адекватные, то есть надежда на достойную старость присутствует?
Марина Аникина:
В этом году не стало моей бабушки, ей было 95 лет, до 88 она жила одна. В 80 лет у нее были такие яркие, светящиеся глаза на фотографиях, она еще моих детей нянчила, человек жил полной жизнью. Ты знаешь, какая она была активная, она гимнастику делала до последнего, и несмотря на то, что потом уже была мною диагностирована болезнь Альцгеймера, и она прожила до 95 лет, до последнего на ногах, сон, питание, таблеточки и физическая активность даже в период заболевания давали ей возможность быть на плаву. Родители положили на это свое время, силы и так далее, была очень хорошая терапия, но в целом… Моя бабушка была 1929 года рождения, в то время ни о каких вспомогательных репродуктивных технологиях не было и речи, выживали сильнейшие дети, был естественный отбор, поэтому они и доживали, но если у нас теперь есть вспомогательные технологии, так и дальше надо очень сильно задумываться над тем, как себе помогать.
Я тут столкнулась с тем, что у меня дети не очень хорошо занимаются ни фитнесом, ни физкультурой, и по характеристикам у меня тонкокостные дети. И я говорю, что костная ткань формируется до 25 лет, ранний остеопороз является еще и следствием того, что просто не было уплотнения до 25 этой костной ткани. Дети сейчас более рафинированные, мы более гаджетизированы, и уплотнения этих знаний, количество нейрончиков, которые несут информацию, тоже будет не очень много. Соответственно, нас ждет бум ранних проявлений дегенераций в любом случае, и каждый сам ответствен за свою жизнь и за жизнь и качество жизни своей семьи.
Андрей Реутов:
Я уверен, что сейчас многие наши зрители в очередной раз разочаровались – ну вот, мы так ждали, что нам сейчас скажут, что пейте витамины, и будет вам счастье. Нет, опять все в наших руках, профилактика, спорт. Я помню фразу с предыдущего нашего с тобой эфира, что жить надо вкусно, но осознанно, то есть уже сейчас задуматься о последствиях.
Варианты лечения, я понял, что нет антидементной таблетки, и диагностика сама по себе сложна, и следует предположить, что лечение тоже будет непростым, комплексным, и надо будет подбирать терапию в зависимости от того, какие симптомы доминируют у пациента.
Марина Аникина:
Даже если дебют был, как у Брюса Уиллиса, с речевых нарушений, тем не менее, далее все равно, просто более отсроченно, придет поведенческая фаза. Лечение очень сложное, и я обычно родственникам говорю о том, что это как перетягивание каната, у кого раньше закончится терпение – у вашего врача или у вас, как у семьи, потому что не будет постоянной стабилизации. Я рассказывала еще до эфира, что у меня есть пациент, у которого девятая смена терапии, девятая комбинация нейролептика, при поддержке психиатра, мощная команда работает, и такое ощущение, что он затаивается и потом выигрывает у нас.
Андрей Реутов:
Получается парадокс, казалось бы, при дегенерации мозга он умудряется еще набраться сил, сконцентрироваться и выиграть очередной раунд в плане препаратов.
Марина Аникина:
Традиции той профессиональной школы, в которой я воспитана, мой собственный опыт привели к тому, что я всегда пытаюсь балансировать между подавлением негативных симптомов в плане восприятия и чтобы пациент был максимально самостоятельным, потому что превратить пациента в овощ, чего боятся все семьи, не так долго, это сразу не только качество жизни, но и продолжительность жизни, пациент начинает погибать в этот момент. Иногда кратковременно надо, и с этим пациентом мы несколько раз были в сложной ситуации, когда говорили про госпитализацию в психиатрический стационар, уже были все готовы, но мы вырулили, и лучше, когда не происходит таких стрессовых госпитализаций. Я не говорю, что был плохой план, это был хороший план, потому что в этот момент пациент настойчиво отказывался от еды, это были пятые сутки, было уже опасно, но поменяли в этот момент терапию. И это терпение и ухаживающих лиц, и настойчивость семьи, когда она не опускает руки и не говорит, что мы уже все сделали, хотя бывает и так.
Андрей Реутов:
Я помню фразу, что пациент, который страдает от деменции, в первую очередь достоин уважения и чуткого отношения к себе. Но при этом из того, что я услышал сегодня, заболевание, которое сказывается и на окружении, поэтому тут очень важна грань, когда нам нужно будет обращаться к поставщикам социальных услуг.
Марина Аникина:
Может быть очень сложно в плане того, что проявления могут быть такими отвратительными при этом заболевании, что родственники перестают его жалеть, потому что они так от него страдают. Сексуальная расторможенность, агрессия, причем не только словесная, но и физическая, проблемы накормить, проблемы дать препараты, проблемы просто пообщаться, потому что везде одно сплошное отвратительное. У меня есть куча рассказов, когда человек моет тарелочку на кухне и тут же видит, как в эту раковину писают. Они же еще включаются и выключаются, как тумблер, тот пример, когда человек пришел в суд, как все сказал правильно, такой молодец, а потом вернулся домой и пошел стрелять белок. И очень часто родственники используют консультации, как возможность выговориться тому человеку, который им может посочувствовать и понять.
Андрей Реутов:
Тут включается твой психолог.
Марина Аникина:
Я стараюсь не смешивать и говорить, что есть отдельная психологическая служба, которая работает над принятием диагноза не самими пациентами, а их родственниками. Конечно, я сочувствую, потому что хочется достучаться до той личности, которую ты знаешь, и сказать – ты что делаешь, прекрати надо мной издеваться, и ты понимаешь, что болезнь съела эту личность, потому что она как раз в том месте, где есть все социальное, все, что ты любишь. Ты же любишь человека не за базовые настройки, не за то, что он может кушать, ходить в туалет, заниматься сексом и спать. Ты его любишь за ту личность, которая сформировалась родителями, окружением, институтом, профессией.
Андрей Реутов:
У тебя есть серьезные социальные проекты, научные проекты, если есть желание озвучить что-то для наших зрителей, с удовольствием послушаем.
Марина Аникина:
Я очень горжусь теми проектами, которые веду. Мы участвовали во всероссийском исследовании по изучению генетики, завершили его, и мои пациенты прекрасно отзываются, и родственники отзываются на то, чтобы даже без пользы себе помочь в дальнейшем изучении заболеваний, спасибо большое им за это, спасибо моей команде. В этом году я поставила себе цель, что я буду больше уделять внимание команде и увеличению количества дементологов в России, поэтому кроме того, что будет масштабироваться клиника, будет масштабироваться еще наш проект Medical Body. Я очень надеюсь, что мы вырастем в достойную образовательную программу, пока это программа репетиторства, то есть мы ничему новому не обучаем в плане новой ступени, то есть это уже люди, которые получили свое институтское образование, постдипломное образование, и выясняют нюансы, мы им с удовольствием это все рассказываем. Есть фонд «Альцрус», где я рассказываю коллегам про различные формы деменции. 28 февраля в 18:00 у нас будет открытый проект только для врачей, надо будет зарегистрироваться на сайте фонда «Альцрус».
Андрей Реутов:
Время в очередной раз пролетело незаметно, многое осталось за кадром, но я присоединюсь к словам Марины – всем желаю жить вкусно, но осознанно. Вспоминается фильм «Стажер» с Робертом де Ниро, опыт никогда не постареет. Я всем желаю достойной старости, но надо понимать, что нет волшебной таблеточки, нет волшебных препаратов, которые мы профилактически можем применять, все в ваших руках, давайте не затягивать, не откладывать все на завтра и уже сейчас думать о возможной приближающейся старости. До новых встреч в эфире.