Сия Адерес:
Здравствуйте, это «Кофе-брейк со звездой», с вами Сия Адерес. Быть ближе к звездам не только невероятно, но и очень-очень романтично. Люди, которые посвятили свою жизнь космосу и освоению космического пространства, самые бесстрашные безумцы, но именно благодаря таким людям и меняется наш мир, а мечта, которая еще вчера была мечтой, завтра становится реальностью. Сегодня у нас первое космическое интервью, в гостях у нас невероятный человек, герой России, инженер, космический испытатель, почетный академик Российской академии космонавтики Сергей Иванович Нефедов. Наша тема — легенды космоса: загадки и мифы Роскосмоса и не только. Также это обладатель Золотой звезды от Президента Российской Федерации и в юношестве чемпион Ростова по боксу. Сергей в данном случае неоднократно побеждал себя, раздвигал границы представления о возможностях человеческого разума, организма и техники. Насколько сложно соответствовать образу героя сегодня?
Сергей Нефедов:
Добрый день, я Вас слушаю и улыбаюсь, потому что не первый раз приходится уже за последние 100 лет встречаться с кем бы то ни было, и всегда, когда тебя представляют, говорят такие теплые, добрые слова при тебе, не без тебя, а при тебе, я же тоже это все слушаю. И наступает такой момент, особенно с молодежью круто получается, когда красивая девушка тебя на сцене представляет, я иду к сцене, выхожу, потом забираю микрофон и говорю: «Про меня столько добрых слов сказали, как вы считаете, о чем я думаю в данную секунду?» Ребята шутят из зала. Говорю: «Нет, не попадаете, я в этот момент думаю — как мне хочется быть похожим на такого человека, которого вам представляют». А потом делаю театральную паузу по Станиславскому, серьезно говорю, все умолкают: «Я вам торжественное обещаю быть таким».
Конечно, не хватит ни часа, ни десяти, чтобы говорить на тему, которая касается той недавней эпохи, которую мы прожили, СССР, когда космос становился на орбиту, когда космос затягивал всех. И что касается работы космических испытателей, о которых никто никогда не знал в те времена, знали только наших космонавтов-первопроходцев, начиная от Юрия Алексеевича Гагарина, которого мне выпала честь знать лично. Незадолго до его ухода на орбиту вечной жизни нам удалось не просто знать друг друга, не просто держаться друг за друга, за руку держаться и даже еще о чем-то говорить, беседовать, что-то объяснять с точки зрения профессиональной деятельности космического испытателя. А космический испытатель — это была команда молодых людей, она небольшая, порядка 17-20 человек, ежегодно проходила ротация, был сильнейший отбор не только по здоровью, интеллекту, но и по секретности. В задачу этих людей входило отработать и найти все методы выживания человека в космосе, в той враждебной среде, в которой мы с вами жить не можем, мы можем жить только на Земле. Это была колоссальная, бесподобная, удивительная работа по своему напряжению, мужественности, драйву, адреналину, что не хватит времени, мы можем коснуться только каких-то эпизодов. Это и преодоление, и чтобы за державу не было обидно, чтобы мы были впереди всех, да и молодость играла, хотели показать, какие мы крутые, что мы можем творить. Но нужно было отработать все то, с чем человек мог столкнуться в космическом пространстве, в преодолении тех штатных, нештатных, аварийных, экстремальных, а то и катастрофических ситуаций, которые могут произойти с человеком. Задача одна — остаться живым, здоровым и продолжать не только полет, но и полет по космическому пространству от одного небесного тела к другому небесному телу. И эта работа была бесконечная, удивительная и потрясающая, но этих ребят никто не знал, они вообще нигде не числились.
Среди них удалось побывать и мне, сначала двухгодичная работа в одной из воинских частей в научно-исследовательском испытательном институте, который находился рядом со стадионом «Динамо» в Москве, а потом перейти на профессиональную работу в институт медико-биологических проблем, который отбирал всех космонавтов, готовил их и сегодня продолжает заниматься отбором космонавтов и осуществляет эту работу, которая даст возможность человеку долго-долго находиться в любом полете в космос и решать те проблемы, которые неизбежно стоят перед всем нашим человечеством.
Это общие слова, я успею что-то рассказать, чтобы нашим слушателям удалось задуматься, что происходило, почему так происходило, и самое главное – я постараюсь за несколько минут, которые мне отведено, показать и доказать, особенно молодежи, что они настолько сильные люди, в каждом из нас есть такая беспредельная сила, которая позволяет нам решать все фундаментальные, поразительные задачи, но об этом пока нам думать не дано. Если мы задумаемся, мы эти силы в себе находим и преодолеваем все, что казалось непреодолимым.
Сия Адерес:
Но при этом Вы сами говорили в своих интервью о том, что Вам было страшно, и героями все-таки становятся, ими не рождаются. Возвращаясь ко встрече с Гагариным, Вы ему признавались, что Вам было страшно, и он сказал, что страх нужно побеждать, и Вы занялись борьбой с самим собой в первую очередь.
Сергей Нефедов:
Я с удовольствием рассказываю этот эпизод из жизни всем, особенно молодежи, конечно, стараюсь юморить, что мне действительно был 21 год, в тот момент ему было 34, мы были примерно одной комплекции, одного роста, и он с тобой разговаривает, такое впечатление, что уже такой старенький, целых 34 года, а тебе 21. Но соль была в другом, это был профессиональный разговор, в тот момент я работал над взрывной декомпрессией — это когда находимся в этой студии, у нас нормальный воздух, нормальная температура, нормальная атмосфера, и представьте себе, что за полсекунды высота 50 км, чистый космос. Ты находишься в специальном снаряжении, в специальном прообразе всех наших скафандров, которые отрабатывались, называется перепад давления методом взрыва, за 0,35 секунды ты оказывался на высоте 50 км, и нужно было выполнить соответствующую работу, программу и найти методы не только выживания в этой ситуации, но и нормальной производительной работы. А космонавты за нами наблюдали, ведь от этого зависела безопасность их полетов в экстремальной ситуации или аварийной, естественно, интересовались техническими деталями.
После этого подходит Юрий Алексеевич, представляете, к вам подходит человек планеты Земля: как работают системы, как работает система наддува, удобно, неудобно, когда сопли у тебя висят на гермошлеме, что делать, многие смешные, но тем не менее очень серьезные вопросы. В конце он с улыбкой спрашивает: «Сережа, скажи, страшно?» — и как мне нужно было ответить первому человеку: «Юрий Алексеевич, нам, комсомольцам Советского Союза, все по плечу»? Конечно, страшно, даже не потому, что страшно, а потому, что если в эту секунду с тобой что-то происходит, тебе никто ничем не сможет помочь, даже если тебя очень любят, это та ситуация, где тебе помочь невозможно. Он засмеялся, обнял за плечи, и я всегда, когда заканчивается официальная часть наших встреч с молодежью, говорю: «Можете ко мне подойти, за плечи меня попробовать, они теплые от его прикосновения, эту теплоту я несу всю жизнь на своих плечах». И они подходят и пробуют, говорят: «Да, правда, теплые».
Так вот, он сказал мне фразу, я ее запомнил на всю жизнь: «Сережа, запомни, страшно всем, но этот страх — это такая великая движущая сила, ты не представляешь. Есть перед тобой условная черта этого страха, и если ты ее не переступишь, не найдешь в себе силы, концентрацию, то ты остаешься в состоянии парализованной трусости», — ты ничего не можешь сделать ни для себя, ни для людей, ни для науки, ни для ракеты, ни для космоса, ни для России. И если ты находишь в себе эти силы, а ты обязан найти, на тебя смотрит мир, на тебя смотрят твои ребята, ученые, инженеры, девчонки молодые, врачи, которые отрабатывают всякие методики, и ты чувствуешь эту ответственность, с одной стороны, а с другой стороны, кураж, драйв, адреналин, особенно если в твоем присутствии метрах в пяти от тебя кто-нибудь скажет: «А вот американцы вчера сделали то-то и то-то», — ты это слышишь и думаешь — ну, покажем сейчас, как это делается у нас, и ты преодолеваешь. Это не значит, что я стал победителем, что раз и навсегда поборол этот страх, в любом случае он у тебя остается каждый день, всю жизнь у каждого человека, с утра до вечера, особенно в сегодняшней жизни.
Сия Адерес:
Контроль над ним появился.
Сергей Нефедов:
Мы всегда находимся в состоянии его предопределения.
Сия Адерес:
Возвращаясь к Гагарину, получается, что он несколько раз проходил лейтмотивом через Вашу жизнь, ведь когда Вы были подростком, весь Советский Союз наблюдал, это был громадный праздник, все наблюдали за полетом в космос первого русского человека, и Вы наблюдали. И Ваш отец, по Вашему рассказу, предложил написать, вдохновившись этим событием, письмо Хрущеву о том, что меня зовут так-то, я знаю математику на пять, я хочу в космос.
Сергей Нефедов:
Такая теплая, потрясающая наивность того времени, вся страна бурлила, все радовались, мы понимали, что произошло что-то невероятное. Все гуляли, отмечали, в коммунальных квартирах, в которых мы жили, столы накрыли, выпивали. Отец у меня фронтовик, он был немногословный всю жизнь, войну прошел в пехоте с 1941 по 1945 гг., был ранен, обычный рабочий человек, шофер. И вот он повернулся ко мне и говорит: «Пиши письмо Никите Сергеевичу Хрущеву, что ты хочешь в космос, что у тебя по математике пятерка». Конечно, никакой пятерки у меня не было, но отцу казалось, что если по математике пятерка, значит все будет в порядке. Но соль в другом — мы же мечтали, каждый пацан, каждая девчонка о чем-то мечтал. Я на тот мечтал быть летчиком, потому что мой старший брат был морским летчиком, он был намного старше меня, для меня ничего не существовало, только летчик. У меня еще и музыка была, и спорт, но забегая вперед, та часть, о которой Вы сказали, что я был чемпионом по боксу среди юношей, чуть не стала камнем преткновения, я даже об этом не подозревал.
Сия Адерес:
Вас не брали в авиацию из-за носа, перегородки, и Вы сделали пластику.
Сергей Нефедов:
Когда впервые военкоматская комиссия предварительно проверяла меня на желание стать летчиком, сказали: «Парень, ты отличный, замечательный, но в авиацию мы тебя не берем», — и я в обморок чуть не упал. «У тебя, как у нормального боксера, искривление носовых перегородок, для летчика это не годится». Они видят мое рвение: «Ты действительно хочешь? — Ну, конечно. — Хорошо, мы тебе даем направление в госпиталь, будешь делать операцию? — Конечно, буду». Дали направление, приехал в госпиталь, двухчасовая операция, долбили нос, выправили его, после этого уже боксом никогда не занимался, и с тех пор все комиссии меня пропускали, везде был годен. Но это первая поступь преодоления той черты.
Сия Адерес:
А в тот момент, когда отец так сказал, Вы это серьезно восприняли либо как шутку, Вы же летчиком хотели быть, а космос — это же соединение всего и сразу?
Сергей Нефедов:
Даже мысли не было, потому что это казалось фантастикой, это не о нас, это кто-то где-то там. Разве мог я в тот момент подумать, что в жизни бывает так, как пишут в книжках: если очень хочется, то оно каким-то образом свершается.
Сия Адерес:
Тем более, если есть запрос, Ваш отец пошутил, там услышали, и все пошло обрабатываться.
Сергей Нефедов:
Тогда вся страна хотела в космос. Лирическое отступление, даже когда не было первого человека в космосе, а летали только спутники, это тоже вызывало бурю радости во всей державе, и по радио каждый день объявляли, что сегодня в такое-то время над городом Ростовом-на-Дону, в котором я родился, пройдет спутник, и весь город высыпал во дворы смотреть. Если вдруг увидят, что что-то движется, то это страшный рев, шум, радость. Я уже через много лет оценивал, что же такое было, а ответ простой — все чувствовали свою причастность независимо от того, что не могли отличить самолет от коровы, спутник от трактора, но все чувствовали свою причастность, внутренняя гордость бушевала. И это было стимулом для многих девчонок, мальчишек и для меня в том числе. Разве я мог в тот момент подумать, что судьба развернется таким образом, что уже через 6 лет после этого я буду не только авиацией заниматься, даже кое в чем преуспевать, а буду заниматься космическими проблемами, самыми серьезными передовыми проблемами, я не буду о них слышать, я буду в них участвовать, буду видеть всех космонавтов, я буду видеть Юрия Алексеевича, держаться с ним за руку, беседовать с ним, и не просто, что мы комсомольцы, а будем говорить профессионально о способах преодоления той или иной аварийной или катастрофической ситуации, которая может случиться с летчиком или космонавтом в тех или иных условиях.
Сия Адерес:
Ваша космическая деятельность началась в 1960-начале 1970-х годов, когда это все только начиналось, разворачивалось, все было новое, экспериментом, это не что-то, что давно существовало, а абсолютно новая история, полная неизвестности и непредсказуемости. Может быть, от этого было вдвойне страшно, неизвестно, что будет, нет других примеров? Когда Вы испытывали первый скафандр, барокамеру, никто до Вас этого не делал, неизвестно, какие последствия будут.
Сергей Нефедов:
Был адреналин, драйв, кураж и кайф при преодолении непонятного, еще несуществующего. Обычно ребятам задаю вопрос — что самое страшное в космосе, который мы уже даже не замечаем, мы вообще не замечаем, что мы все дети космоса, что мы каждую секунду находимся в космосе, что мы каждую секунду летим вокруг Солнца со скоростью 30 км в 1 секунду. Оказалось, в космосе самая страшная штука — невесомость, потому что физиология человека в невесомости работает совершенно иным способом, чем на Земле, когда мы имеем гравитацию, кровь нашего организма работает совершенно в другом режиме, по малому кругу, и начинаются неприятности: начинается давление крови на мозг, мозг принимает различные команды, мозг всегда умнее, чем мы, дает команду на сброс жидкости из организма, раз на него давит, и организм начинает сбрасывать жидкость естественно путем, а вместе с жидкостью из тебя истекает вся таблица Менделеева, которая в тебе находится. Или может наступить такой момент, когда вопрос будет не просто серьезным, а возникнет необратимость человека по возможности вернуться на Землю в тех перегрузках, которые ему предстоят, и по другим параметрам. И это оказалось страшной штукой, особенно после полета Николаева и Севастьянова в 1970 году, в тот момент они сделали рекордный полет, 18 суток в маленьком замкнутом пространстве шарика, то есть опять намыли нос всему миру: американцы летали 14 суток, а мы 18 суток. Но когда их вынимали из спускаемого аппарата, оказалась катастрофа: ходить не могут, дышать не могут, предынфарктное состояние.
Конечно, все схватились за голову, и наука, и инженерия — что же, значит космос для нас закрыт? Надо же каким-то образом бороться, как быть, что делать, как противостоять этой невесомости, какие корабли запускать, какие станции и где взять эту невесомость, чтобы ее победить? Два пути оказалось: первое — на самолете, самолет летит, делает «горку», с этой «горки» падает, планирует, в этот момент на 25-30 секунд наступает состояние невесомости, свободное падение. Но это все не то, это только тренировка, нужно длительное нахождение — гидросреда, наши рыбки, которые плавают в океанах, находятся фактически в состоянии невесомости. Начали экспериментировать. Передо мной стоит задача: «Сергей, давай сутки побудем в гидросреде, а после этого выполним все нагрузки: нагрузки старта, нагрузки входа в атмосферу, на центрифугах, на перегрузках». Сделали сутки — получилось, потом попробовали трое суток, 7 суток. В интернете сейчас уже никаких секретов нет, и когда кто-то из ребят меня спрашивает — а правда, что вы в воде находились 56 дней? Это неправда. Удивляются, потому что не 56 дней, а 56 суток.
Кончилось тем, что мы пошли дальше, на 14, 28 и в конце концов сразу увеличили в два раза. Удалось мне поплавать в гидросреде 56 суток, только не задавайте вопросы — а как вы кушали, это всех сразу интересует. Не интересует конечный результат, что я перед вами сижу, значит я кушал нормально. Это же преодоление, но мы не просто там находились, мы отрабатывали соответствующие методики, скажем, вакуума на нижнюю часть тела, определенные нагрузки, гравитационные нагрузки на центрифугах, где сам управлял своей гравитацией. За это время 112 часов накатал только на центрифуге за эти 56 суток, что потом позволило сделать выводы, а после того, как меня извлекли, встать, пройти и выполнить все нагрузочные пробы. Наука ликовала — есть преодоление барьера, и ты находишься на острие, оправдал доверие.
Был интересный момент, мы шли на 28 суток, а руководил Евгений Борисович Шульженко, замечательный человек, сейчас его уже нет в живых, он командовал третьим главным управлением медицины впоследствии, но у нас был уговор, никто об этом не знал: если все будет нормально, если методики будут работать нормально, отвечать тому, что мы задумали, давай увеличим сразу в два раза. Но мы не имели права этого делать до тех пор, пока научный совет не разрешит, а научный совет может разрешить только в том случае, если ты ему докажешь, что это возможно. Представьте ситуацию, у меня 28-е сутки, и у меня состояние непонятное, он находится на научном совете в Москве, я не знаю, какое будет решение. Если будет решение запретить, то я должен сегодня сосредоточиться, преодолеть все нагрузки, а они очень большие на центрифуге, чтобы доказать, что поставленные задачи выполнены, мы доказали. А если разрешат, тогда я должен отключиться от всего и продолжать как будто бы заново проходить всю эту ситуацию. Но если я сейчас сделаю досрочно, а они не разрешат, то не смогу отработать заданную программу. Все сложилось, все разрешили, мы ушли еще на 28 суток, и получилось 56.
Возможно, возникнет вопрос о наградах, после этого через некоторое время меня вызвали в высокие кабинеты, и случился беспрецедентный случай. Назову конкретные фамилии, чтобы не казалось, что это выдумка, это была Татьяна Николаевна Крупина, крупнейший нейрофизиолог, Георгий Петрович Михайловский, который был руководителем нашего отдела. Вызвали меня в кабинете и сказали, что меня представляют к званию Героя Советского Союза. Мне было примерно в тот момент как Гагарину, который получил Героя Советского Союза в 27 лет. Конечно, я обрадовался, но больше радовались мои друзья по команде, потому что это был беспрецедентный случай. Людей, которые находятся в абсолютном секрете, вдруг представляют к высочайшему званию, но не тут-то было. Прошло полгода — никаких званий, прошел год — никаких званий, много времени прошло — никаких званий. И когда закончили очередное совещание с высоким руководством, высокое руководство как обычно спросило — есть ли у вас вопросы. Мы сказали, что вопросов никаких нет, тогда поднимается мой друг Женя Кирюшин, который впоследствии стал Героем России, мы с ним очень много работали, он сам волжанин, у него такие кулачищи, руки положил на стол и говорит: «Это нам все понятно, лучше скажите, куда Серегина награда делась». Началась болтовня, что вы понимаете, нужно подписать бумаги, но Родина вас не забудет. И действительно, Родина нас не забыла, и об этом я с удовольствием рассказываю молодежи с точки зрения того, что справедливость, как некая субстанция, существует.
Сия Адерес:
Просто мы ее не всегда видим.
Сергей Нефедов:
В 1997 году уже нашу четверку — Женю Кирюшина, Володю Цветова, Виктора Костина и меня позвал первый Президент России Борис Николаевич в Кремль и вручил нам Звезды Героев. В тот момент уже Советского Союза не существовало, и вручали нам Звезды Героев России, но самое интересное, что от момента представления до момента награждения прошло каких-то 20 лет, такое бывает.
Пользуясь случаем, хочу сказать: какие вы сильные, какие мы сильные. Представьте ситуацию с точки зрения работы наших космических испытателей. Ребята вообще чудеса творили, цикл работы был всего 2 года у каждого испытателя, мне удалось профессионально поработать 10 лет, потому что перешли из команды военной в команду гражданскую. Была ситуация, мы с Женей работаем по отработке аварийных условий, если вдруг будет отказывать система кислородного обеспечения на орбите, там помочь никто не может, а такие случаи бывали. Нас начинает покидать кислород, но случилась еще дополнительная небольшая авария, ситуация усугубилась, и мы не стали получать дополнительные порции. Кислород убывает, а углекислота растет. И процент растет, на подводной лодке 3% — это уже катастрофическая ситуация, а у нас уже 5%. Мы дышим, как собачки, лица синие, у меня эта ситуация случилась уже второй раз, был какой-то приобретенный опыт, а у Женьки первый раз. И он, не открывая глаз, говорит: «Серега, через 15 минут я сдохну», — а я ему мгновенно отвечаю: «Женька, потерпи 20 минут, у нас с тобой прорастут жабры, перейдем на жаберное дыхание», — и мы с ним засмеялись. В экстремальной ситуации состояние человека меняется по-разному, кто-то погибает, кто-то выживает, но силы бесподобные в организме, и мы начали работать. Была боль, начали выполнять программу и отработали. И при встречах задаю вопрос, все же сопереживают — как вы думаете, сколько нам удалось поработать? Разные варианты.
Сия Адерес:
30 минут.
Сергей Нефедов:
Действительно 30, но 30 суток, никто не мог поверить, но это было, отработали, показали.
Сия Адерес:
Это же противоречит науке.
Сергей Нефедов:
Сказать, что противоречит, неправильно, потому что наука и есть в том, что некоторые вещи мы задумываем, и нам кажется, что противоречит. На самом деле происходят реальные вещи, которые мы видим, мы становимся их свидетелями, их участниками, никакой фантастика в этом нет. У нас колоссальные не только физиологические силы, я пытался много лет найти ответ, а оказалось все просто — мотивация сделать, чтобы за державу не было обидно, чтобы если у ребят на орбите случится подобная ситуация, мы могли послать запасной корабль или резервный корабль, чтобы снять их с орбиты, но они уже знают о своем резерве времени: спокойно, все будет нормально, мужики, главное — никуда не рыпайтесь, никуда не лезьте, ждите.
Сия Адерес:
Чтобы наши зрители понимали, насколько великий гость сегодня в студии, Сергей Иванович испытал пребывание под воздействием 8-кратной силы тяжести в течение 17 минут, под воздействием 12-кратной силы тяжести в течение 3 минут, находился 56 суток в иммерсионной среде, жесткой имитации невесомости, и также было 63 испытания, экспериментов, подъемов в барокамере, высота 32-37 км. Внимание — участие в отрабатывании взрывной декомпрессии, то есть Ваш космический корабль взрывали 50 раз.
Сергей Нефедов:
Не корабль, а атмосферу, наше давление 750 мм ртутного столба, за долю секунды у нас будет давление 0.
Сия Адерес:
Расскажите про три самых страшных испытания.
Сергей Нефедов:
Взрывная декомпрессия — очень страшно, перегрузки — это очень тяжело и еще морально тяжело, это как стайерская нагрузка, как марафонский бег, троекратно увеличенный. Перегрузка — это когда твой собственный вес увеличивается в n-ное количество раз. Увеличился твой вес в два раза, это значит, на тебя действует перегрузка 2 G, в пять раз — значит в 5 G. Представьте, что вас отбирают в космонавты, вы прошли все виды отборов, но независимо от того, какой вы умница, как вас все любят, все равно вы должны показать, что вы физиологически способны переносить штатные нагрузки. И вам дают две перегрузки для заключения, которые вы должны показать не лицом, а физиологией, работой всех своих органов, десятки аппаратов вас записывают, что все нормально.
Вам дают пробную перегрузку 8-кратно, ты на ней должен удержаться от 30 до 60 секунд, чтобы ты не только не потерять контроль, но и чтобы все твои органы работали нормально. Молодец, зачет, но это еще не все, три денька отдохнешь и пойдешь на штатную перегрузку, 10-кратную, там нужно удержаться 20 секунд, это норматив, больше никаких перегрузок нет, все остальное уже из области фантастики, экстремальных значений и даже катастрофических, это баллистические спуски со страшными перегрузками. А у меня стоит задача другая, мне тот же Евгений Борисович говорит: «Сергей, ну давай поищем порог, так называемую площадку, искомую величину, работаем на восьмерке». Выхожу на восьмерку и работаю не 30 секунд, а 17 минут, в это никто не верит. В тот момент, кстати, я весил 80 кг, 80 умножаете 8, получатся, в этот момент я весил 640 кг. А через некоторое время я работаю десятку, и работаю не 20 секунд, а 7 минут, в это тоже никто не верит, но это факт, и ты же еще выполняешь определенную работу в этой страшной перегрузке.
Те, кто отвечают за твою жизнь на пульте управления, находятся в полуобморочном состоянии, потому что, с одной стороны, они хотят досрочно прекратить эту перегрузку, нагрузку вращения, а испытатель продолжает работать, он отвечает, адекватно работает над теми или иными параметрами. А потом мы сделали еще внезачетные 12-кратные.
Сия Адерес:
Вы рекордсмен.
Сергей Нефедов:
Слово рекорд у нас было запрещено.
Сия Адерес:
Но Вы же говорили, что был кураж, американец сделал 18, значит надо 20 сделать, это разве не рекорд?
Сергей Нефедов:
Формально это рекорд, но это слово не употреблялось в том смысле, что если ты идешь на рекорд, ты все погубишь. А у меня спрашивают — что же это было? Ответ простой: это были мировые достижения, которые показывали наших людей и нашу науку, наши возможности, наш драйв.
Представьте себе, что при 12-кратной перегрузке мой вес в этот момент равен примерно одну тонну, как маленький дамский автомобиль. И люди, которые тебя слушают, воспринимают это как фантастику, вы обязательно задумайтесь — значит, это возможно, что же тобой двигает, парень? Деньги? Деньги небольшие. На 8-кратной перегрузке в те годы мне могли заплатить 3 рубля за одну минуту, но никто даже не знает, кто эти расценки составляет, почему, ведь тот, кто их составлял, никогда не мог подумать, что какой-то Иван Иванович Иванов может крутить не одну минуту, а 17 минут, и разве первая минута равна 17-й минуте? В тот момент 3 рубля уборщица могла заработать за один день, а я мог заработать за одну минуту.
Сия Адерес:
Но какая у Вас минута и какой у нее день.
Сергей Нефедов:
Минута 3 рубля, а секунда — жизнь. Масса интересных вопросов по катапультированию, по мягким посадкам.
Сия Адерес:
Многие знают катапульту как аттракцион, когда человека буквально выстреливают в небо.
Сергей Нефедов:
Это прежде всего средство спасения, аттракцион появился потом. Ты сидишь в кресле, под попой взрывается пиропатрон с определенной мощностью, и ты улетаешь. Если есть направляющая, улетаешь по направляющей, это закон катапультирования в авиации, это спасение летчиков в военной авиации. Просто катапультирование, или на какой-то скорости, или на сверхзвуковой скорости — это все разные явления, но все равно вопросы катапультирования нужно отрабатывать на так называемой БВК — большая вертикальная катапульта, находится в одном подмосковном городе, и сейчас это все существует. Не секрет, это завод «Звезда», и все эти вопросы приходилось отрабатывать.
Замечательный пример, 1983 год, наша ракета готовится к старту, ведь в каждой ракете тоже предусмотрены вопросы спасения на определенном этапе ее выхода на орбиту. Когда смотрят на ракету, есть какие-то отводики, это твердотопливная система аварийного спасения, грубо говоря, пороховая система, которая в определенный момент вдруг может сработать, оторвать головку ракеты там, где находятся космонавты, чтобы их спасти и приземлить. И вот 1983 год, готовится к старту Гена Стрекалов, Володя Титов, и на старте все пыхтит, мачты отходят, пошел запуск, и в этот момент идет нештатная ситуация, через несколько мгновений ракета должна взорваться. Ребята-то этого не знают, корпус дрожит, они сейчас выйдут в космос, но срабатывают системы аварийного спасения, срабатывает наша инженерная служба, талантливые люди взяли на себя такую ответственность, которые соответствующее движение ключами сделали, и ребят отрывает от ракеты. Докладов-то нет, они думают, что пошла перегрузка, они летят в космос — нет, они уже летят, оторванные от ракеты за 4-6 км от места взрыва, приземляются живые к маме с папой в родной дом. Но чтобы это сработало, нужно столько раз отработать катапультные системы нашим испытателям, чтобы один раз спасти этих двух ребят.
Сия Адерес:
Не было желания быть все-таки классическим космонавтом, хотя Вы не любите, когда Вас называют космонавтов, но тем не менее Вы больше, чем космонавт.
Сергей Нефедов:
Не не люблю, просто поправляю, такая ситуация была, особенно когда мы с Женей Кирюшиным отработали очередной эксперимент, и нам просто предложили. Понимаете, взять в космонавты — это не просто прийти в комнату и записать. Предложение поступило, в тот момент мы делали многие профессиональные вещи и лучше, чем готовящиеся космонавты, могли бы принести определенную пользу. Вдруг к величайшему изумлению Женьки я отказываюсь: «Жень, успокойся, убери эмоции, меняются системы отбора. Сейчас одна из систем отбора — необходимо высшее образование», — в тот момент мы еще его не имели, только учились. «Это будет камнем преткновения, и еще найдут кучу камней преткновения, сейчас мы с тобой зачислимся в отряд подготовки и будем сидеть на Земле 15 лет, и еще неизвестно, полетим или нет. Мы же с тобой принесем здесь пользы в 100 раз больше». Он на меня обиделся, мы даже поссорились, но через полтора года он пожал мне руку и сказал: «Ты был прав».
Сия Адерес:
Есть такой миф, что космонавты — это масоны либо они состоят в той или иной тайной организации. Есть ли что-то такое, учитывая, что большой процент секретности, и обычные люди туда не попадают? Космонавты, испытатели, все люди, которые оказываются за пределами привычного для нас мира, видят наш мир какой он есть на самом деле, кто-то что-то не договаривает из ученых, учебники говорят одно, на деле это все немножко отличается... Есть некое таинство в этом.
Сергей Нефедов:
Раз мы об этом говорим, значит уже никакая не тайна. Скажу по-другому — кто бы в каком сообществе ни находился, это его право, его личный выбор, его личное видение мира, мироздания, Бог с ними, но самое главное, они выполняют эту работу, он прилетел на Луну и походил по Луне, эти ребята полетели и 438 суток отработали в космосе. Дальше мы пойдем на Луну, пойдем на Марс, будем продвигаться. Жизнь главнее, чем все те условности, которые ее обрамляют. Мы же были нормальными людьми, мы любили музыку, театр, наши жены ждали, это же наш тыл, мы тоже о них думали, даже стихи писали. Мы работаем, они нас ждут с маленькими детьми, и нам кажется, что мы им посвящаем свою работу в том числе, в этом тоже шла мотивация. И мы написали такие стихи:
Когда все ночью спит, а ты не спишь,
Тихонько подойди к окну, взгляни на звезды.
Найди мою и мысленно спроси — горишь?
Закрой глаза и слушай шепот звездный.
Если вдруг почувствуешь тепло,
Если вдруг услышишь мироздание, то ты поймешь —
Кричит тебе звезда: я без тебя тоскую, милое создание.
Вот смысл жизни, самый простой, где бы ты ни находился, главное, чтобы был мир, чтобы было возрождение, созидание, взаимное уважение. И когда прошел День Победы, мы же забываем о том, что для наших противников в 1941-1945 гг. мы все были русские, независимо от 100 с лишним национальностей. Мы должны ими и остаться.
Сия Адерес:
Спасибо большое, наша программа подошла к концу. Это был очень необычный, интересный эфир, в гостях у нас сегодня был инженер, космонавт, космический испытатель, академик Российской академии космонавтики Сергей Иванович Нефедов, и как говорит наш сегодняшний гость, героем быть никогда не поздно, дерзайте, покоряйте Луну и космические пространства, которые есть не только в космосе. С вами была Сия Адерес, до новых встреч.