Виктория Данильченко:

Здравствуйте, уважаемые слушатели канала Mediametrics, в эфире я, Виктория Данильченко, и моя программа «Мужской вопрос». К нам в гости приходят успешные мужчины, которые в своей жизни добились успеха. Сегодня гость необычный, потому что для меня это человек-праздник, всеми любимый актер Михаил Полицеймако. Когда я готовилась к программе, почитала некоторые интервью, которые ты давал, и вот что любопытно: один журналист назвал тебя модным актером. Кого можно назвать модным актером, и для актера это хорошо или плохо?

Михаил Полицеймако:

Само понятие модный актер неграмотное, есть актер, который востребован, есть актер, который не востребован. Невостребованных 95 процентов. Как можно стать востребованным актером, не будучи хорошим актером, мы знаем все лазейки, которые существуют. Я не считаю себя модным актером, я реально рабочая лошадка. В 1997-м году я выпустился и почти 25 лет занимаюсь актерской профессией, пытаюсь получить от нее удовольствие, с каждым годом все меньше и меньше это происходит. Но не буду кривить душой – в театре я получаю удовольствие, те спектакли, которые я играю, в основном приносят мне не только финансы, но и романсы.

Виктория Данильченко:

Но ты все-таки комедийный актер? Есть же актеры одного жанра, которых мы знаем и видим, и этот актер может быть гениальным 30 раз, прекрасным, но мы его воспринимаем: а, это же он, так же весело было.

Михаил Полицеймако:

Я не хочу никого обижать, но это восприятие актеров по клише, по амплуа происходит немножечко от необразованности людей, потому что когда актер учится, выпускается, и вообще всю жизнь учится, потому что в этой профессии это априори главное, ты постоянно учишься, он может быть разным. Зритель, тем более не очень умный зритель, воспитанный на некачественных сериалах, ставит себе в голове определенной значок.

Почему у нас появилось такое понятие светская львица, кто это? Это ухоженная женщина, которая ничего не делает, и почему она львица, а не бурундук? Возвращаясь к актерскому клише, я могу сказать, что даже сравнивая советское время, был такой весельчак, балагур великий Андрей Миронов, но если мы посмотрим, как он работал с Германом, то мы увидим вообще другого артиста. И Папанов в Театре сатиры смешной и трогательный, грустный. Актер раскрывается больше в театре, но и в кино тоже, у нас просто сейчас так не снимают.

Я к тебе с проб приехал: нужен весельчак – давайте. Я думаю, неужели вам интересно меня пробовать на все эти роли, ну сколько уже можно, можно было что-то новое. Поэтому что касаемо амплуа, я об этом вообще не думаю. Если я включаюсь в работу, пытаюсь оживить то, что написано про человека, какой он человек, потому что все равно это мои эмоции, мои чувства. Я немножечко с грустью смотрю на устанавливающиеся клише, которые присутствуют сейчас не только в искусстве, но и вообще, я не заостряю на этом внимание, потому что там на вопрос кого бы хотели сыграть, всегда отвечаешь – кого дадите.

Виктория Данильченко:

Ну хоть не Гамлета, одно же время что не интервью, то все Гамлет и Гамлет, что же это за потолок такой, почему именно Гамлет, а не что-то другое.

Михаил Полицеймако:

Это опять же от темноты, потому что Гамлет привлекает не только своей популярностью, а тем, что там реально проблема, и чувак выбирает смерть, чем жить. А у Шекспира огромное количество гениальных пьес, просто они почему-то не популярны. Я помню, меня поразила одна пьеса «Тит Андроник», там каждую сцену кого-то убивают, но она не популярна, а стала популярной пьеса «Гамлет», фильмы наши и не наши, человек ходит и страдает: быть или не быть. Нас это роднит к душе, которая мечется. Но, как мне кажется, это от глобальной темноты, которая нас накрывает, я имею в виду прежде всего образовательной темноты.

Виктория Данильченко:

Ты предрешил мой следующий вопрос – что ближе, театр или кино, я так понимаю, что театр, для души.

Михаил Полицеймако:

Кино перестало быть тем кином, которое было в моем детстве. Почему я специально говорю «кином», я снимался в эпизоде у Кончаловского в «Глянце», приехал утром, говорю: «Чего мы не снимаем? – А он думает, и ему нужно еще пять часов подумать, посидите». Вообще это нонсенс для кино, сейчас это общепит, горячие пирожочки, приехали – сняли, приехали – сняли.

Исключение, я сейчас снялся у моих прекрасных друзей, коллег у «Квартета И», скоро выйдет сериал «В Бореньке чего-то нет» в декабре на Start, там тоже был процесс достаточно рабочий и интересный, старались не думать о графиках. Сейчас все априори графики, а потом качество на монтаже – грустно, ты приходишь и думаешь: Господи, ну все же было, что же человек не настоял. В театре нет пока еще, но в театре режиссер не главный, сейчас в театре главный директор, все великие практически поумирали, сейчас директора рулят, и они рулят, как каким-то производственным комбинатом. А когда в театре был лидер, именно режиссер, необязательно, что он ставил хиты, 5 в год, но лидер, и прислушивались, была эстетика и стиль театра, сейчас можно очень долго перечислять: Любимов, Волчек, Виктюк – никого нет. Поэтому в театре тоже появилась вышколенность и серость.

Виктория Данильченко:

Раньше людям давалось подумать, а сейчас, чтобы быстрее продать спектакль, возьми туда пару человек, у которых никакого актерского образования и рядом не стояло, но зато все весело.

Михаил Полицеймако:

Поразительно, что мы не ценим, у нас мало того, что можно ценить, я имею в виду в искусстве. Все-таки балет еще поддерживают, оперу, есть потрясающие музыканты, которые работают по всему миру, я с некоторыми работал, и с Башметовым работал, там просто великие профессионалы. Все же познается в сравнении. То, что один говорит другому, это не значит, что ты веришь в то, что говорит человек, надо видеть своими глазами.

В Париже лет 7 назад мы были с супругой на ее день рождения и пошли в «Комеди Франсез», раскрученную пьесу Мольера на французском, я не хочу обидеть ни в коем случае, но это в принципе самодеятельность для меня. Декорации прекрасные, театр великолепный, красивый, и дело не в том, что я не понимаю французский, я понимаю происходит между ними что-то или не происходит по нашей технике, и все это такие потуги. У нас приди на Аронова в театр Вахтангова или на мою однокурсницу Чулпан Хаматову, когда у тебя на глазах происходит процесс, но это не ценится, потому что те молодые режиссеры, я их так называю молодыми, 40-50 лет, с кем я учился параллельно, Нина Чусова, Коля Рощин, им нужно давать театры, а это никому не нужно. Грубо говоря, не командир корабля ведет самолет, а старший бортпроводник, который в этом мало что понимает.

Есть и такой момент, что у нас люди, имея планшеты и смартфоны, интернет, почему-то идут в театр. Как была история с Женей Цыгановым, когда мы полетели в Дубай играть спектакль для русскоговорящих, и в финале спектакля Витя Шамиров придумал, что я сижу с муляжом автомата. Мы улетели из Шереметьево, сфотографировались с нашими прекрасными пограничниками, прилетаем в Дубай, выходной, красотища, думаю, сейчас с Женькой пойдем на море, а Дима Мироничев, который отвечает за весь реквизит, все кладет на ленту, и эти люди видят, что по ленте едет автомат Калашникова, завернутый в целлофан. Говорят: «Это чье?» Дима говорит: «Это мое». Его закрывают в какой-то комнате. Я говорю по-английски, но не так хорошо, как Цыганов, то он пошел его спасать. Спасли, все нормально, сыграли спектакль без автомата, они запретили. И диалог был такой: «Это что? – Это реквизит. – Что такое реквизит? – Реквизит используется актерами в спектакле. – Что такое спектакль?» На что у Жени округляются глаза: «Спектакль – это театр, открывается занавес, сидят люди, аплодируют, актеры играют, кланяются». Следующий вопрос такой: «Что такое театр?» И тут Женя понял, что мы попали. У нас культура такая, это не потому, что я в театре работаю, ее надо ценить, мало чего, что у нас есть.

Виктория Данильченко:

А телевидение – это что, финансовая подушка или кайф?

Михаил Полицеймако:

К телевидению я всегда стремился и стремлюсь, телевидение ко мне присматривается.

Виктория Данильченко:

Стремишься в чем конкретно, ведущий программы, какого-то шоу?

Михаил Полицеймако:

Конечно, шоу, я об этом давно уже говорю, об этом устал уже говорить, что я давно к этому созрел, и, видимо, я не подхожу под форматы, потому что те шоу, которые идут, это определенная направленность на аудиторию. Существует молодежная аудитория, где ребята через слово матерятся и говорят пошлости, путь, который лежит на поверхности. Есть люди, которые поднимают патриотический дух нашим бедным людям, которым скоро жрать нечего будет, но нужно поднимать патриотический дух, и есть просто аморфные ведущие. Я не вписываюсь в это, потому что мне хочется шоу, мне хочется прекрасных гостей, импровизации, оркестра.

То, что я делаю на телевидении, я получаю удовольствие прежде всего от честности программы, которую я веду уже достаточно давно, потому что там нет ни одного фейка, говоря современным сленгом, там все настоящие врачи, которые от больных приехали на эфир. У меня появилось очень много друзей, я от этого получаю удовольствие. Когда я заигрываюсь, мне редактор или продюсер говорит: «Ты что-то там переигрываешь, прибери, ты все-таки ведущий медицинской программы, а не комедийной». Удовольствие я получаю, но есть такой момент (это у всех артистов, которые продолжают заниматься этой профессией) – а давайте сделаем что-нибудь новенькое, крутое. Я вел два сезона шоу «Угадай мой возраст» на канале «Ю», и я реально словил кайф, потому что я был ведущим, который может подкалывать гостей. Они играют в игру, угадывают возраст людей, которые выходят, зарабатывают какие-то деньги, проигрывают, выигрывают, я их стебу, это мне все можно, и я получил удовольствие. Но это было так мало.

Виктория Данильченко:

Я с тобой согласна, мне тоже этого не хватало в свое время, для меня стеб – это образ жизни, хотя я совершенно серьезный человек где-то…

Михаил Полицеймако:

А без стеба и юмора мы не выживем.

Виктория Данильченко:

Я росла в такой семье, где все ржали над всеми, и стеб мне органичен, мне органичны достаточно жесткие шутки, но я их понимаю, я ловлю от них кайф. Кто-то обижается, кто-то по-другому к любой разновидности юмора относится, но есть слово хайп, нравится оно нам или не нравится, но оно есть. И у меня возникает вопрос – есть те актеры, которые себя разматывают на этот хайп, и, условно, если бы он не сделал того-то, я бы и не знала, кто это вообще, откуда этот человек. Как ты к этому относишься? Тебе было бы органично на какой-то фигне, назовем это хайп, делать себе продвижуху, имя?

Михаил Полицеймако:

Я вообще к этому серьезно не отношусь, потому что это полная бредятина. Хайп по отношению к русским актерам, культуре – это бредятина, потому что у нас все немножечко по-другому выстраивалось, и даже в советские времена с цензурой, вспоминаю великого Владимира Семеновича, что бы он сказал журналисту, который бы к нему подошел и предложил: «А давай сделаем такую историю, что ты напился и меня пьяный ударил гитарой по голове». Он бы даже не стал с ним разговаривать, сказал: «Выход там».

При всем при том, что я моложусь и считаю себя еще не старым, я приверженец все-таки старых отношений и понятий, мне кажется, что артист не должен позволять себе на какой-то новости или на отрезанном ухе, пьяной драке делать себе имя, потому что это полная ерунда. Мне очень грустно, когда я это вижу, и я вижу, как это работает, как люди начинают обсуждать: «А ты видела, этого бросила, вышла за этого, а этот не может с ней развестись уже 20 лет». Но артисты в чем-то сами виноваты, потому что когда делается какое-то ток-шоу, артиста может обидеть каждый. Например, не только актеры совершают странные поступки, но и генералы ФСБ, но ты попробуй что-нибудь сказать про генерала ФСБ, тут же тебе прилетит, а про актеров можно. Все люди, но почему-то можно, потому что они беззащитные, как дети.

Помню, позвонила какая-то женщина (поразительно, просто срез времени), говорит: «Здравствуйте, Михаил, мы с вами когда-то работали, у нас премия, давайте мы вас наградим. – За что? – У нас будут 40 СМИ. – Понятно, а за что вы меня наградите? – Ну, что-нибудь придумаем, за вклад в культуру и искусство. – Подождите, я так не могу, я буду чувствовать себя неудобно, и ради чего вы это делаете?» Они понабрали каких-то спонсоров, СМИ, им нужно людей за что-то наградить. Для меня это верх идиотизма современнейшего времени, лучше бы эти деньги просто отдали людям, которым есть нечего.

Виктория Данильченко:

Ты еще исходишь из того, что тебе позвонили и сказали: «Давайте мы вас наградим, вы человек популярный и известный, у вас хорошая узнаваемость, и нам это очень выгодно». А когда тебе с тем же самым звонят и говорят: «У нас будет 140 СМИ, с вас всего полмиллиона рублей, приезжайте, мы вас еще и наградим». Вот такой цинизм, который сегодня существует и процветает.

И когда я в жюри вижу не просто бездарности, я сейчас совершенно не про актерскую среду, я свои оценки держу при себе, но когда я знаю политического деятеля, который никакой, он просто нулевой, и таких много, и почему-то эти люди стали членами какого-то жюри, это сегодняшнее общество, которое привело к безумному ощущению цинизма, скучанию по тем самым временам, когда действительно премии давали, а не «а за что», ты совершенно по-другому к этому относился.

Михаил Полицеймако:

Так же, как и ордена.

Виктория Данильченко:

Сейчас каждый второй академик.

Михаил Полицеймако:

Помню, мама показывала мне дедушкин орден Красной Звезды, две медальки, он артист, прошел войну, у него был орден Красной Звезды, и с какой трогательность мама его хранит, как этот орден достался. А сейчас орденоносцы, это пир во время чумы, об этом писал Пушкин, когда полный разлад, полный коллапс, а люди сидят и бухают, в принципе то, что происходит сейчас. И что делать? В первую очередь думать, анализировать и не делать те ошибки, которые были сделаны 200-300 лет назад.

Я абсолютно не приветствую, когда людей будут увольнять из-за того, что они не вакцинировались, бредятина, потому что люди просто не верят. Но фишка в том, что им надо объяснить, почему это происходит, надо привести определенные факты, никто же с людьми не разговаривает. «Ой, нас ругают, нас должны хвалить, нас должны любить», – говорят власти. В прошлом году они все закрыли, и чего мы добились? Сейчас ничего не закрывают, люди боятся. Я разговаривал вчера с подругой, она говорит: «Я боюсь вакцинироваться, мне вставят чип». Я говорю: «Ну давай логически подумаем. Вакцинировано 18 миллионов человек, и в каждого засунуть чип, сколько это стоит?» Вчера еду по деревне, стоит сосед, говорит: «Видишь, вышку поставили, будут нами управлять». Это от страха, потому что государство этого человека не любит, и он это чувствует.

Берем историю (я этим не занимаюсь конкретно), 1973-й год, эпидемия черной оспы в Одессе, пачками люди умирали, никто ни о чем не писал и не кричал про пандемию с центральных телеканалов: «Здрасьте, новости, сегодня умерло столько-то человек». Ничего этого не было, закрыли область, всех вакцинировали, там люди даже уходили в леса, партизанили, думали, что их тоже в 1973-м году чипируют. То же самое было с оспой, полиомиелитом, мы повторяем свои ошибки. Мы не изучаем историю, а государство тоже не изучает историю, потому что эта реакция абсолютно адекватная.

Виктория Данильченко:

С другой стороны, мы все не вирусологи, а вдруг все стали вирусологами. Сели за стол, и каждый обсуждает со своей колокольни. Ребята, каждый из нас учился, в своей профессии мы что-то можем, и любой доктор засмеется, если я начну размышлять. Не надо размышлять.

Михаил Полицеймако:

Доктора просто в шоке: мы тут пашем, людей спасаем. Товарищ приезжал, мой друг, он чуть не сдох, рассказывал в красках всю эту историю. Да, кто-то болеет бессимптомно.

Виктория Данильченко:

А те, кто болеют симптомно, умирают.

Михаил Полицеймако:

Давайте успокоимся, давайте поможем населению, не будем их запугивать, что им воду отключат, газ, тюрьма общего поселения, ну сколько это может быть. Другое дело, чего поднимать смуту, и так всем плохо, ну так давайте договариваться, садиться за общий стол, разговаривать, обсуждать.

Виктория Данильченко:

Нужно говорить, все через разговор. Вопрос изъезженный, оборотная сторона славы не с точки зрения «да устал я уже от этого признания», а мне в свое время казалось это проявлением неуважения, малокультурного поведения, когда ты сталкиваешься: «Смотри, вон этот пошел». Как ты к этому относишься, и это вообще есть сегодня?

Михаил Полицеймако:

Это есть, но первое, что я не воспринимаю, это хамство. Я сегодня ехал, на заправке женщина говорит: «Можно с вами сфотографироваться? – Да, конечно, пожалуйста». Когда наглеют, когда ведешь какой-то праздник, подходят: «Пойдем, выпьем, я тебе заплатил, ты должен со мной выпить». Когда люди невоспитанно себя ведут, на это реагирую. Я больше театральный артист, и люди, которые приходят на спектакли, воспитанные, такого ужаса, пьяных драк или приставаний особо не было. Я просто прошел большую школу, когда наблюдал за своим папой, потому что его вся страна носила на руках, и то не было таких критичных моментов. Это, наверное, больше связано с певцами или людьми, которые хотят хайпануть. Я отношусь к этому нормально, но очень второстепенно, не считаю это главным. Главное, что человек, который посмотрел мой спектакль или мое кино, что-то понял про свою жизнь и изменился в лучшую сторону, как ни высокопарно это звучит, это цель артиста.

Виктория Данильченко:

Я с твоим папой была знакома, и пришел тот момент, когда я скажу, что это было очень давно, и я тебя воспринимала, как младшего брата, мы были жутко на юморе и на смехе, я тебе все время говорила: ты мой братик. И когда твой папа приезжал в Коктебель на пляж, он все время ко мне шел и говорил: «Вот брата твоего привел». Скоро 12 лет, как твоего папы нет, ты как-то сказал, что не умеешь так, как папа относиться к друзьям. Я считаю, что друзей много быть не может. Ты сегодня так же считаешь? Это твое кредо и сегодняшнего дня, что близких друзей может быть 2-3 человека, или в жизни что-то меняется, и ты по-другому стал смотреть на вещи?

Михаил Полицеймако:

Особо ничего не поменялось, и я по-прежнему думаю, что близких друзей должно быть не много, они или есть, или их нет. С папой было вообще какое-то сумасшествие, потому что он помогал всем, кто позвонит, тому и помогал. Я, пройдя путь, когда мне было 24 года, папа заболел, и когда мы с мамой вообще не понимали, что делать, и все немножечко перестали быть близкими, 99 процентов, наверное, 1000 была друзей, была такая книжка записная, и там на А 50 фамилий, на Б 40 фамилий. Я помню, мама наивно обзванивала всех и рассказывала, что у Семена инсульт и надо помочь, а люди бросали трубки, исчезали. Это был момент, когда ты чувствуешь себя молодым, беззаботным, делаешь то, что ты хочешь,

и в какой-то момент я незаметно повзрослел, стал не мальчиком, а дяденькой, хотя мне было 24-25 лет. Возвращаясь к друзьям, сейчас вообще сложно дружить, сейчас люди имеют такие скелеты в шкафу, и с возрастом это каждый раз все сложнее.

Виктория Данильченко:

Обрести друга в возрасте – это даже хорошо и более прочно, потому что все с мозгами, с по-другому настроенной головой.

Михаил Полицеймако:

Поэтому у меня узкий круг общения, я дружу со своими коллегами, но всех их в свою жизнь не пускаю. Некоторые душа нараспашку, причем как легко сдруживаются, так же легко и ругаются. Мне сложно перестать общаться с человеком, которого я действительно искренне люблю, которого допустил в свое сердце. Поэтому есть у меня с папой отличия.

Была история, как папа спас сына женщины, которая работала в химчистке. Это было начало 90-х, мы ездили на папином Жигуленке в химчистку, и там женщина ему без очереди, потому что дефицит был, брала одеяла, пледы, мне нравились те пакеты, в которые потом запаковывали, и я нес их торжественно до наших Жигулей. И она приходит, на ней нет лица, говорит, что сына забрали, наркотики нашли, дали 16 лет. Он говорит: «Какая зона? – В Вологодской области». Он туда поехал, побухал с кем-то, его отпустили через месяц. Просто женщине, которая без очереди брала у нас в химчистку. Я не видел его беседы с ней, меня не было, я один раз с ним приехал за какой-то очередной порцией наших вещей, она упала перед ним, даже не знала, что ей делать.

Виктория Данильченко:

Сколько нужно было иметь внутренней доброты.

Михаил Полицеймако:

Сесть за свой Жигуленок и поехать. Он так смутно рассказывал, что приехал и пришел на КПП, а его все знали в лицо, говорит: «Здрасьте, а где начальник зоны? – Вы что, двойник? – Нет, я настоящий, вот документы». Они не поверили, что он приехал, как инопланетянин прилетел. Я не такой, как папа, и люди иногда пишут в соцсетях: «Михаил, помогите». Или раздаются звонки, человека я не видел лет 25 лет, он говорит: «Привет, Миша, что делаешь? Слушай, 25000 на неделю не займешь?» Вот это не моя история, я сразу посылаю. Или странный человек мне писал, я потом вспомнил, что мы ехали на поезде с Даней Спиваковским из Хабаровска во Владивосток, и он был проводником, принес нам чай, потому что чая нигде не было, вафли. Я его вспомнил, он говорит: «Положи мне тысячу на телефон». И он так обделал все эти прекрасные воспоминания, я говорю: «Вы ради этого все сделали? Зачем вы это делали?» Папа бы тут же положил, я все-таки не такой, и это во мне не изменилось. Моя боль и обида на всех тех, кто отвернулся, осталась, она немножечко засохла, притупилась, я вообще об этом не думаю, просто немножечко сдвинулись приоритеты.

Виктория Данильченко:

Ты однолюб? Я не к вопросу количества раз женитьб.

Михаил Полицеймако:

Я очень люблю свою жену, неправильно строить фразу на русском языке «люблю ее давно», но люблю давно и являюсь однолюбом. Однолюб – слово какое-то грустное. Я очень счастлив, у меня прекрасные три дочери, причем третья дочь родилась год назад, и я очень счастлив в своей семье, счастлив, что сын от первого брака с нами, он сам потянулся в 13 лет и пришел в нам жить.

Виктория Данильченко:

Всегда приятно, когда у человека, неважно в какой период времени, первый брак, второй брак, вот оно пришло и осело, это с тобой. И для меня, как для человека моей профессии, судьбы людей не пустое слово, я с этим 24/7 сталкиваются. И вернусь к тому, что ты для меня очень теплый и близкий человек, время тут не играет никакой роли, и что ты нашел свой семейный оплот, пусть это сегодняшний день, ты сегодня безмерно счастлив, пусть растут детки, и я от всей души желаю тебе самого что ни на есть хорошего тепла дома, чтобы ты пришел домой и тебе в кайф.

Михаил Полицеймако:

Мне реально в кайф, дома я отдыхаю.

Виктория Данильченко:

Я тебе очень благодарна, что ты стал моим гостем в этой программе, потому что я знаю, как тебя любят люди, и это совершенно искренне. К людям веселым, на драйве всегда больше люди тянутся, потому что это светлый, добрый человек, и ты все равно будешь у всех ассоциироваться со светлым, добрым человеком, с которым можно всегда поржать. Я уверена, что так оно и есть.

Михаил Полицеймако:

Спасибо большое, но фишка заключается в том, что я тоже люблю людей со всеми их комплексами и проблемами, и только призываю – чаще улыбайтесь, смейтесь.

Виктория Данильченко:

Всего доброго.