Светлана Ходукина:

Канал «Медиадоктор», программа «Час с психотерапевтом Хачатуряном». Психотерапевт Хачатурян сегодня в отъезде, поэтому в студии сегодня Светлана Ходукина и Зара Арутюнян. Мы решили взять тему, связанную с детьми, но детьми, которые уже являются подростками, с которыми, в какой-то степени, наиболее сложно. С малышами сложно в физическом плане, уход и так далее, я говорю как мама. Может быть, сложно с 3-летками, с маленькими кризисами, но подростковый возраст – это совсем другой возраст, когда уже, чтобы любить, нужно прилагать усилия. Уже человек, непонятно, вроде не ребенок, но и не взрослый, он уже может огрызаться, он уже не такой пупсик, не пушистый, не хорошенький, чтобы его потрепать по щеке. И что делать, с какими проблемами могут сталкиваться люди, и как, главное, наладить тот самый контакт, какие есть инструменты, шаги – об этом мы будем говорить.

Зара, я думаю, что Вам много чего есть сказать, потому что у Вас большой опыт работы в школе, а там как раз-таки подростки – самое интересное. Поэтому Вам слово!

Зара Арутюнян:

Там одни сплошные подростки, да. Я тоже мать, у меня трое своих детей, которых я тоже худо-бедно выращиваю, и много подростков. Во-первых, что хотелось бы обозначить, что подростковый возраст, который раньше традиционно считался 13-16 лет, сейчас по ощущениям многих-многих работников образования и психологов, психологов возрастных, дрейфует в сторону низа. Поэтому всем мамочкам, у кого ребеночку 9-10 лет, неплохо бы знать, что вполне в 10-11 они уже могут выступать как ярые подростки ― то, что раньше было в районе 13-14 лет. Они более информированы, более самостоятельны, так получается, мы это измеряем и понимаем. Гормональные перемены, на которые всегда списывали все подростковые чудеса – то, что они начинают беситься, бесноваться и делать странные дела. По моим ощущениям, сравнивая с прежней жизнью, когда всегда до 13-ти лет все были как зайки – сейчас уже по окончании младшей школы заек мало найдешь.

Мы привычно списываем всё на гормоны – действительно, как Вы сказали, они начинают не так выглядеть, как прежде, они уже не такие пупсики, не такие милашки, иногда пахнут чудовищно, потому что гормональные выбросы. У них появляются прыщи, у них весь хабитус начинает меняться. Они становятся уже менее мимимишными и менее красивыми, что тоже имеет значение для любви, как бы мы не отнекивалась от этого. Красивого и мимимишного 3-летнего ребенка любить проще, чем 14-летнего, всего в прыщах, огрызающегося подростка – это то, о чем мы сегодня говорим. А большой мир говорит: «Люби! Твой детёнок, ты должен и обязан любить!» И тут начинаются все сложности и переживания.

Тут важно сказать, что их бунты и все их ответы, резкость и грубость не только и не столько связаны с гормональными переменами, сколько с их ощущением собственной самости. Сейчас есть интернет, инфопространство, и они, действительно, быстрее начинают понимать, где они, а где другие, и им очень хочется стать взрослыми. Этот момент для родителей очень сложный, потому что хорошо, когда ты говоришь: пойди, приди, подай, принеси. Родители привычно дают инструкции и склонны считать, что ребенок должен их исполнять, потому что такова иерархическая модель общества: кто выше по иерархии, тот и командует. А тут начинает всё ломаться. 5-летний ребенок далеко не убежит, хотя, у меня был прекрасный маленький мальчик сосед, который в 3 года, когда его обидели родители, устроил скандал в лучших традициях подростка и сказал: «Я уйду жить в подъезд!» Он реально ушел в подъезд, и я его оттуда выковыривала, потому что у него было внутреннее чувство, что его родители – злые, плохие люди, с ним плохо обходятся, и он не хочет с ними жить. К счастью, там были хорошие родители, они любили, не были насильственными, которые бьют, обижают и так далее. Но, надо понимать, что есть большая разница между маленьким человеком и подросшим человеком.

Я не для не угрозы, но для понимания реальности, в которой мы живем, особенно, родителям в России объясню, что бывает, если подростка совсем не понимают, продолжают им командовать, как будто бы он маленький солдат, не учитывают его интересы. Любить – это, правда, очень сложно, и тут работы гораздо больше. Но, что может сделать каждый ― он может уважать. Он может уважать право подростка на мнение, он может уважать право подростка на потребности. 15-летний на 3 головы выше тебя пацан, который ерзает, там мимими не работает. Но уважать может каждый человек. Растущие дети чувствуют постоянное непонимание, игнорирование их интересов. Пусть у них еще нет как бы личности, они не очень понимают свои интересы, у них большие проблемы в процессе их сложного роста, создания мировоззрения и так далее, но, если им все время говорят: «Сиди на попе ровно, делай, что я тебе сказал!» – они точно чувствуют, что их не уважают.

Печаль в том, что они собираются в кучки, в группки, начинают уходить из дома, не в прямом смысле, а порой и в прямом, уползать, и родители теряют самое важное – контакт. У нас очень большой институт, все любят говорить: «Вот, наркотики в школах, наркотики везде, наркотики! Ужасные подростки, пьют пиво, делают плохие вещи!» Миф о каких-то монстрах. Никакие они не монстры! Они собираются в кучки, обиженные детки; обиженные, недолюбленные – правда! Они там находят некое пространство, где им уютно. Страшная история, я не буду сейчас устраивать Стивена Кинга про заброшки, про то, как на заброшках оказываются очень небольшие девочки 10–11–12 лет, как и мальчики. На заброшках живут также люди без определенного места жительства, там живут преступные элементы, они там легко могут попасть в сексуальное рабство, в любое иное рабство. Там действительно есть большие угрозы и вызовы, когда они потребляют разные психоактивные вещества.

Я, с одной стороны, не хочу драматизировать, с другой стороны, я не хочу, чтобы кто-то из родителей столкнулся с ситуацией, когда его ребенок ушел, в сердцах хлопнув дверью, как тот 3-летний Вадик, который сказал: «Я ухожу жить в подъезд!» Причем, у него был хороший мыслительный процесс, он понимал, что особо ему идти некуда, на улице была зима, но он обозначил: «Я не хочу жить с вами!» В 10, 11, 12 лет ребенок, которого сильно обижают и игнорируют, уйдет, хлопнув дверью, вы не знаете, куда, потому что большинство родителей не знают, где эти заброшки, не знают, как это все работает.

Светлана Ходукина:

Но, очень важно, что подростки – всё же дети.

Зара Арутюнян:

Да, маленькие люди!

Светлана Ходукина:

Они уходят, собираются в группы и где-то проводят время, где – родителям страшно и подумать. Они это делают не назло, не оттого, чтобы сделать неприятно, а потому что они закрывают какую-то потребность. Им хочется быть понятыми. В этих кругах, получается, они находят. Ему нельзя запретить потребность, заставив только заниматься уроками, это не сработает! Если есть потребность, то она есть. У подростка есть очень большая потребность принадлежать какому-то сообществу. Но в семье зачастую ему сложно чувствовать себя полноценной личностью.

Зара Арутюнян:

Если семья не относится с уважением, а только считает, что ребенок должен делать то, что ему говорят – да, он не чувствует уважения, не чувствует принятости, и тогда уже каждый решает свои переживания по-своему. Все, что я говорю родителям, что будьте внимательны, будьте аккуратны, не теряйте контакт. Вы можете даже ссориться, все люди ссорятся.

Важно понимать, что под мифом о безусловной любви, который волшебным образом из книжки Э. Фромма перекочевал в нашу жизнь, и все теперь говорят про безусловную любовь, в основном-то имелась в виду любовь к младенцам. Действительно, их мы должны безусловно любить, потому что иначе эти люди не выживут. Маленькие человеческие детеныши не могут выжить долго, в отличие от детенышей животных. Любовь ― то, что мы должны давать, вопреки послеродовой депрессии, сложностям. Здесь отцы должны очень помогать мамам. Сейчас живёт второе поколение нуклеарных семей, когда нет бабушек. Раньше-то растили в большом сообществе, а сейчас все сложно: бабушки ушли как институт, няни есть не у всех, и часто нуклеарная семья сводится до одной матери. Я понимаю, насколько слово «должна» ранит мать, которая имеет послеродовую депрессию, ничего не успевает и так далее. Но, конечно, мы должны быть внимательны к ребёнку, потому что он не может сказать, что ребеночек хочет есть, и мы должны его своевременно укладывать спать, чтобы он вырос здоровым, и так далее. Когда человек начинает формироваться и быть человеком, у него начинают проявляться черты личности – тут со словом «должен» очень сложно! У нас будут подростки, которых мы не очень будем любить, но надо держать контакт!

Светлана Ходукина:

Я прокомментирую то, что услышала сейчас. У меня есть любимое выражение, что не так важно, как часто мы ругаемся, важнее, как часто у нас бывает связь. Если мы не ругаемся, и это хорошо, но и связи тоже нет, то в сумме ноль. Я бы такую аналогию провела: когда мы ругаемся – это минус 1 балл, а когда мы имеем связь – это плюс 10 баллов. Лучше, когда у тебя бывает близкая, классная контакт и связь, и мы периодически ругаемся, даже если мы ругаемся по 3 раза в день, но у нас есть связь, и это намного лучше, чем когда у нас просто нет ничего, ни ссор, или только ссоры.

Зара Арутюнян:

Абсолютно согласна! Никогда не считала математически. Я не очень люблю скандалы, но я считаю, что конфликты – неизбежная часть жизни, абсолютно неизбежная, никуда мы не денемся! Не так важно, сколько раз в день мы ссоримся или не понимаем друг друга, но важно, как мы из этих ситуаций выходим: умеем ли мы извиняться перед даже маленькими людьми, умеем ли мы обозначить, что мы их услышали, умеем ли мы потом их вернуть. Скандал – это неприятно, ребенок будет думать все что угодно, но, если мы оперативно сработали и вернули взаимопонимание – окей! А кто-то в этом месте начинает молчать. Я не знаю, говорила я или нет про способы психологического насилия. Много про них говорят, они не очень понятны для многих. Но, один из самых сложных вариантов именно для подростков, хотя, и для взрослых людей тоже, но для детей и подростков самое жесткое – когда мать или отец перестают разговаривать. Они замолкают, игнорируют ребенка.

У меня есть очень сложный человек, которому 50 лет, у него было очень много травм и очень много переживаний, но он до сих пор обожает свою мать. Но он всегда говорит: «Те 1,5 месяца, когда мать со мной не разговаривала». Он совершил, что называется, проступок, что-то сделал не так. Сейчас он взрослый, говорит: «Я понимал, что я на грани сумасшествия, я как угодно пытался к ней подойти, я подлизывался, лебезил, я делал разные-разные вещи, чтобы она меня увидела, чтобы она со мной заговорила». Это, конечно, один из очень сложных методов, но он принят: «Я тебя презираю, ты совершил проступок!»

Светлана Ходукина:

Иногда бывает еще: «Догадайся».

Зара Арутюнян:

Да: «Догадайся, что именно ты сделал не так». Я всегда призываю взрослых, всегда-всегда-всегда: принципиальное отличие взрослого человека от невзрослого в наличии мудрости! Если происходит что-то не то и не так, или так, как нам не хочется, смысл взрослости не в иерархической вертикали: я тут наверху стою, а ты приходи, покайся, на колени встань, принеси извинения. Смысл взрослости в том, что ты-то уже был маленьким человеком, ты понимаешь, что ему нелегко, ты понимаешь, что подростку сложно со своим завоеванием авторитета в социальной среде, что он будет делать что-то ради того, чтобы его приняли. Смысл твоей взрослости в том, что ты понимаешь, как ему нелегко, и ты первым должен сделать шаг. Если ты взрослый не по паспорту, а еще и немного по мозгу, то мудрый всегда идет первым.

Светлана Ходукина:

Я добавлю, что самое важное ― уметь. Можно вспылить, можно поругаться, но классно, когда находится место и возможность самому взглянуть на ситуацию со стороны и найти в себе ресурсы, чтобы наладить контакт. Если для этого нужна помощь самому себе – это абсолютно нормально, никто не говорит, что ты должен тянуть всех своих детей и с ними всеми сам поддерживать контакт. Может быть, тебе нужно выговориться, нужно, чтобы кто-то – подруги, муж, психолог – поддержал. Но идея в том, что в любом случае, ответственность за контакт лежит на родителе, потому что у него больше влияния, больше власти, и потому что ребенок от него больше зависит. Когда мать, отец, родитель, значимый взрослый игнорирует ребенка, то для ребенка, по большому счету, это трансляция, что он, в принципе, не существует, его нет. Для него это, правда, тяжело!

Зара Арутюнян:

Не просто тяжело. Как в этом жить?!

Светлана Ходукина:

Да, это мучительно. Многие говорят: «Лучше бы меня ударили, лучше бы меня поколачивали иногда в детстве, чем была холодная, абсолютно отстраненная атмосфера». Я хочу добавить, чтобы не вгонять родителей в чувство вины. От того, что ты впал в чувство вины, особого эффекта не будет, на нём далеко не уедешь. Надо понимать: если я ловлю себя на мысли, что у меня нет ресурса налаживать отношения с ребенком, то надо его где-то искать. Помоги сначала себе, поищи, где можешь: с педагогами в школе, с детским психологом, с терапевтом, с друзьями. Посоветуйтесь: «Как я могу найти пространство, чтобы с ребенком налаживать контакт?»

Зара Арутюнян:

Очень хорошо сказали, но очень сложно! Есть прекрасный анекдот про еврейскую маму, я не знаю, Вы слышали или нет. У нее было много детей, и она утвердила за собой право раз в неделю на час уходить в отдельное помещение, и никто не знал, что она там делает, она не открывала двери. Когда дети выросли и спросили: «Мама, а что ты делала по пятницам с часу до трёх?», она ответила: «Я делала вам добрую маму». Она запиралась и выпивала. Это не призыв всем стать алкоголиками, но делайте своим детям добрую маму, иногда нужно.

Действительно, работа мамы очень сложная! Мне очень жаль, что я все время говорю автоматически «работа мамы», я не могу даже говорить «работа родительская», потому что очень мало отцов, к сожалению, участвует в воспитании детей. Но, родительский труд сложный! Про него не говорят в школе, не говорят нигде, а говорят: «Роди и будешь счастливым, все у тебя будет хорошо!» Все гораздо сложнее. Люди сталкиваются со сложностями, у них нет решений, они мучительно проходят свой путь. Надо периодически заботиться о себе и пойти, может быть, к психологу, или что-то почитать, и сделать добрую маму детям любым способом. Может, маме очень нужно завтракать иногда в красивой кафешке, чтобы дети не прыгали и не рвали ее на куски.

Я могу сказать даже про себя, было очень смешно, когда у меня случилось два маленьких ребенка: одной было 5 лет, родилась следующая. «Следующей» сейчас уже 9, но до сих пор для меня единственный способ еды с удовольствием – это еда вне дома. Когда младшей было 3 года, я поняла, что я никогда не помню, что я ем, потому что я накрываю, я убираю, я слежу, чтобы дети всё не переломали. Если я что-то кладу себе на тарелку, это ничего ровно не означает, потому что они придут, вырвут, им что-то понадобится. Когда младшей было года 3–4, я сказала своему мужу, что я должна в неделю раз питаться, я просто хочу есть! Он говорит: «Чего тебе не хватает? Ты столько готовишь!» Я говорю: «Чтобы я ела и понимала, какой продукт я потребляю, я должна это делать вне дома». Было очень странное озарение для меня, что я уже года 3 не ем! И до сих пор я ем раз в неделю, потому что тогда я никого не обслуживаю! Вроде бы очень мелкое занятие, но тоже утомляет.

Есть масса дел, в которых должны участвовать оба родителя. Большинство наших семей – это мама и бабушка, статистическое большинство, или просто мама. Но, если есть папа, – пожалуйста, участвуйте! Миф о том, что папа нужен ребенку после 3-х лет, сильно преувеличен. Вы можете считать, что вы не нужны ребенку, но вы нужны матери ребенка, вы обязаны ей помогать в сложном процессе.

Я еще немного задержусь на одной теме. Есть очень тяжелый миф, очень хочу про него сказать – про то, что родители должны выступать единым фронтом. Есть такая тема, что мы воспитываем по системе. Сразу скажу: Спока всем сжечь, вообще всем забыть этого автора и никогда его не читать! Очень много про это сказано и написано, не буду сейчас. Идея единого фронта – это то, что лишает ребенка вообще всего! Очень удобно говорить про то, что мы должны. Я даже знаю, люди к психологу приходят и ставят запрос: «Нам надо договориться, чтобы воспитывать ребенка единым способом». Не надо, потому что, как правило, свою линию навязывает человек более агрессивный и более склонный к иерархии. Он считает: если я не разрешаю ребенку этого делать, а жена моя разрешает, значит, она злая, плохая! То есть как хороший/злой полицейский. Мало того, что это выглядит не очень красиво, но и многие коллеги говорят о том, что у ребенка возникает когнитивный диссонанс: кого слушаться – маму, или папу? Хорошо, что у тебя есть добрая мама, которая говорит что-то иное. Или добрая бабушка часто бывает у детей. Родители всё запрещали, а они очень любят бабушку, потому что бабушка многое позволяла, кормила пирожками, гладила по голове, многие вспоминают бабушку.

Самое правильное, что надо делать – это, даже если один сорвался (может мама сорваться, или папа сорваться, бабушка), выкиньте из головы идею про единый фронт, а подойдите к ребенку, пожалейте его, дайте ему любую опеку и поддержку. Что такое единый фронт? Перед вами стоит маленький человек. Я всегда показываю на группах или людям: я становлюсь на стол и своего визави оставляю на полу. Я становлюсь на стол, и это примерно пропорции взаимодействия небольшого человека, и подростка тоже, со взрослым: «У меня много власти, много ресурсов. Я захочу – дам или не дам деньги; я захочу – дам или не дам мобильный телефон; я захочу – не отправлю тебя на каникулы в лагерь и вообще посажу под домашний арест». Я такая стою сверху, угрожающая, и что-нибудь начинаю орать. Даже в игровой ситуации взрослые люди теряются, им становится страшно! А когда родители выступают единым фронтом – это значит, что перед маленьким человеком стоит армия! Вообще, откуда формулировка про фронт? Он чувствует себя абсолютно уничтоженным, раздавленным, он понимает, что никто ему не поможет. Хорошо, если есть добрая бабушка, сидит в комнате старенькая, плохо соображающая, но по голове погладит, булочку даст. А если бабушки нет, то ребенок остается один на один – раздавленный, уничтоженный, он понимает, что никто его не поддержит, никто ему не поможет, и через какое-то время начнется кино про заброшки.

Светлана Ходукина:

То есть важно, чтобы не был единый фронт и одна-единственная система воспитания. Во-первых, родителям тут придётся искать баланс, потому что они могут на что-то одно смотреть по-разному. Важно, что у ребенка должны быть отношения не с единым образом родителей, а с каждым человеком непосредственно. Если я поругался с папой, то я могу пойти, попросить поддержку у мамы, и это не будет означать предательство. Это значит, что папа сорвался, папа устал, возможно, что-то случилось. А иначе, когда мы начинаем играть в эту игру, кто за кого, то всё запутывается и получается всем очень тяжело.

Зара Арутюнян:

И получается, что родители пытаются поддерживать друг друга. Как правило, это связано с их уже плохими или не очень хорошими отношениями, когда им приходится формальные вещи делать для того, чтобы демонстрировать, что у них еще хорошие отношения. А на этой войне страдают маленькие люди, и в том числе подростки, они более уязвимы, у них хорошая память. Если маленького ребёнка 3–4–5 лет шлепнули по попе ― хотя, это большой миф, шлепок тоже травматизирует, но, если был одноразовый шлепок, и он больше не повторялся, то ребенок, скорее всего, забудет, ― то у подростков всё по-другому. У них по-другому работают мозги, они становятся очень чувствительными. Подростки, в связи с тем, что они формируются, формируются очень… Не хочу это слово говорить, не знаю, какое другое слово подобрать. Есть что-то, из чего должен выкристаллизоваться человек, это мы понимаем, взрослые. Мы понимаем, что был маленький ребенок, когда-нибудь он будет взрослым человеком, у которого будет личность, ответственность и так далее, а есть процесс ― тяжелый, корявый, где много-много разных интересов, много разнородных векторов тебя разрывает на куски.

В этом процессе подросткам самое важное – нравиться всем. В подростковом периоде, начиная с 12-ти лет, можно просто проверять, они все начинают смотреть в зеркало, и все как один говорят: «Я урод!» Это очень тяжело! Самые красивые девочки говорят то же самое. Они начинают так щепетильно относиться к своей внешности, как они выглядят, потому что внешний вид – это то, как они взаимодействуют с миром. Для них становятся невероятно важны примочки, знаки принадлежности к какому-то сообществу, одно, другое, третье. Очень важно, пусть родители меня услышат: не покупайте людям, маленьким людям, причем, я даже считаю, что и в 3 года надо покупать то, что человеку нравится! А начиная с 8-9 лет не навязывайте ему свой вкус, не говорите: «Это ужасная дрянь, я тебе ее не куплю!» Потому что вы исходите из соображений практичности и покупаете на вырост уродливую одежду времен моей бабушки, и тогда ваш ребенок становится немножко исключенным. Если, условно говоря, все носят выбритые виски и хвостики, сейчас все пацаны носят хвостики, у них бритые виски, своя подростковая субкультура ― относитесь к ним очень снисходительно. Даже если они красят волосы в розовый цвет, никто от этого не станет аморальным и плохим человеком. Для них это важно, потому что означает принадлежность. Как ни смешно звучит, но родители всегда говорят: «А если все прыгнут из окна, ты тоже прыгнешь?!» Никто не пойдет и не прыгнет, но важна принадлежность, стайность. Да, это стайность! Есть свой/чужой, и лучше, чтобы ваш ребенок был свой в некоем социуме, потому что тогда у него есть поддержка и устойчивость.

Светлана Ходукина:

У него больше безопасность, он себя лучше чувствует!

Зара Арутюнян:

Да, он лучше себя чувствует. Я не говорю о том, чтобы детям покупали Gucci, но все более или менее что-то покупают. То, что вы готовы потратить на одежду для ребенка, пусть ему нравится; пусть нравится ему, а не вам, потому что право выглядеть уж точно принадлежит человеку! В 8, 9, 10, 11, а уже, тем более, в 13, 14, 15 лет нельзя навязывать свои представления. Сейчас все девочки ходят, мне безумно нравятся их розовые, синие, зеленые волосы, мне кажется, это так дивно, так прекрасно! Не надо навязывать! Это пройдет, очень скоро пройдет! Они станут системными и нормальными, но сейчас для них важно, как они выглядят, как их видят другие. Например, очень важно иметь карманные деньги. Страшная моя боль, когда подросткам не дают карманных денег, считая, что они им не нужны. Они очень нужны подросткам! Может быть небольшая сумма, но я знаю людей, которые становились исключенными и стигматизированными, и потом становились жертвами буллинга. Любой исключенный рано или поздно становится жертвой буллинга, его не любят, это тоже отдельная тема.

По-моему, мы уже говорили про подростковую депрессию: он не мог дружить с одноклассниками, потому что был плохо одет и никогда не мог ходить в Burger King. Подростки ходят в Burger King, потому что там бесплатно наливают пепси-колу, можно оплатить один стакан и сидеть весь день. Стакан стоит 70 рублей, это минимум миниморум, который нужен, понимаете, как членство в клубе, это смешные деньги! Те, у кого есть чуть больше денег – покупают себе бутерброды, у кого нет денег – они должны за 70 рублей купить картонный стаканчик в «Бургер Кинге», чтобы весь день наливать. Там тусуются самые небогатые подростки, не в «Макдональдсе», и там они могут сидеть целый день, там тепло. Иногда я говорю родителям: «Вы понимаете, что Вы не подумали о том, зачем нужны карманные деньги?» Или до смешного, чтобы ребенок купил булочку в школе – некоторые даже этого лишены!

Мы должны заботиться о маленьких, действительно должны, наша работа – заботиться о детях, у них нет ресурсов. В наказание лишить карманных денег или лишить телефона – отдельным поинтом хочу сказать, что в наше время нельзя лишать ребенка мобильного телефона. Причем, именно смартфона! Не надо давать ему кнопочный, потому что, дав ребенку кнопочный телефон, вы исключили его из всего сообщества, просто одним движением! Я понимаю про страхи, но вся жизнь детей в чате, причем, уже с первого класса – они там переписываются, они собираются гулять.

Светлана Ходукина:

Когда Вы рассказываете про подростков в «Бургер Кинге» – это настолько трогательно! Даже более трогательно, чем 4-летний ребеночек, который увидел что-то там, игрушечку. На самом деле, настолько трогательно, настолько хрупко, настолько важно! Мы говорим, что, действительно, человек очень нуждается в поддержке, очень нуждается в разном. Как сказала Зара, необязательно покупать Gucci, но, по вашим возможностям. Если у вас есть намерение, скажите: «Я готов, давай думать, что мы можем сделать для тебя?» Может быть, нет возможности взять телефон: «Давай подумаем, как выйти из ситуации?» Я думаю, что, действительно, самый большой страх, который есть у родителей, с которым они не работают – это: «Понеслась! Он сидит в "Бургер Кинге ", а не книги читает – всё, жизнь под откос!»

Зара Арутюнян:

«Всё, завтра в уголовники!»

Светлана Ходукина:

У родителей очень много страхов, они понимают, что теряют контроль. Ребенок хочет покрасить волосы, это хочет, другое, а ведь только читал, уроки делал, больше ничего не нужно было, мультики смотрел. Но, с этим надо самому разбираться! Потому что процесс, о котором сейчас сказала Зара, процесс взросления, поиска себя, желание покрасить волосы, как все – он нормальный. Он просто нормальный!

Зара Арутюнян:

Единственно возможный способ стать человеку взрослым – это делать шаги, возможно, делать внутри шагов ошибки. Делать, двигаться и строить из-за этого всего себя. Им тоже нелегко!

Светлана Ходукина:

Искать, ошибаться, потому что, если он не будет ошибаться, он не поймет, как все устроено.

Зара Арутюнян:

Он вообще ничего не поймет! Если мы еще запретим им дружить друг с другом, он вообще не поймет, как люди коммуницируют. Был прекрасный мемчик в Фейсбуке, я его очень люблю. Стоит грозный папа над маленьким человеком и говорит: «Когда ты вырастешь, ты должен стать великим ученым, начальником, лидером, ты обязательно должен продвинуться далеко вперед. А сейчас ты обязан делать то, что я тебе говорю!» Это, конечно, фантастика, так не получится! Ничего не выйдет. Если вы хотите, чтобы ваш ребенок был, я уж не говорю большим политическим лидером, а хотя бы мог нести ответственность за свою жизнь, вы все время должны.

Мы любим говорить про границы. В течение своего роста ребенок буквально каждый день должен получать еще большую зону ответственности. Буквально каждый день, начиная с маленького возраста, когда мы им даем завязывать свои шнурки, надевать свою одежду; это маленькие дела, но не надо делать за них, наберитесь терпения! Каждый день! Потому что всё, чего они хотят – они хотят зону, где я сам, я сам, я сам. Подросток тоже этого хочет: я сам решу, куда я пойду, куда я буду поступать, я сам решу, что я буду делать. А мы должны, к ужасу для всех контрол-фриков, набраться терпения и понимать, что это наш единственный путь вырастить человека, если мы хотим, чтобы он был самостоятельным! Важно, чтобы люди это понимали. Они мне всегда говорят: «Что, теперь им разрешить делать все, что им захочется?! Завтра они будут прыгать из окна». Я не знаю никого, кто прыгал бы из окна.

Всё, что вы можете делать ― держать контакт, вы должны знать, чем живет ваш ребенок. Уже не детский сад, когда ты придешь, тебе воспитательница всё расскажет. Ребёнок должен быть открыт, вы должны разговаривать с ним о его жизни, вы должны знать, что происходит в его жизни, где ему больно, тяжело. Ребенок всегда должен знать, что даже если он украл в магазине печеньку, если в дом придет комиссия по делам несовершеннолетних, его родители не уничтожат его за печеньку. Самое важное для него, что родители на его стороне! Конечно, надо сказать ментам: «Да-да, конечно, мы накажем, мы поговорим». Но вы не представляете себе, какое страшное кино, когда на ребенка, который украл печеньку, приходит комиссия по делам несовершеннолетних, органы опеки, социальный педагог, вызывается родитель в школу на большое собрание – и это уже армия! Они начинают клевать ребенка, и это чудовищно! Да, плохо красть, да, люди совершают плохие поступки! Но ребенок должен знать, что мама на его стороне, папа на его стороне!

Светлана Ходукина:

Я могу рассказать свою историю. В подростковом возрасте, лет в 12, нас с подругами забрали в милицию за то, что мы…

Зара Арутюнян:

...украли печеньку, жвачку?

Светлана Ходукина:

...украли ручку, ластик, что-то такое. Действительно, нас забрали в милицию, туда приехали родители. А я, кстати, была отличницей, то есть достаточно хороший, удобный ребенок. За мной приехал папа, потому что маме было бы непосильно, а папа у меня как педагог – спокойный, совершенно терпеливый. Идем мы из милиции, другие дети, которые там еще были, тоже со своими родителями, у них свои процессы происходят. Папа делится со мной, рассказывает: я сегодня это делал, и другое… Я говорю: «Папа, а ты что, не будешь мне ничего говорить, что ли?» Он говорит: «Да ладно, а что говорить? Ты же понимаешь, наверное, что идея, в целом, так себе, да?» Я могу про себя сказать, что совершенно точно ситуация была для меня более эффективная, чем если бы было что-то другое. Для меня было важно, что папа меня любит, что у меня у самой есть мозг, чтобы провести причинно-следственные связи.

Зара Арутюнян:

А в это время всем Вашим друзьям обещали все кары небесные, ад на Земле, всё отожмём, никуда из дома не выйдешь. Я вам сейчас буду перечислять стандартный набор того, что говорят родители после того, как они встречают детей из комиссии по делам несовершеннолетних: ты наказан, этого не будет, того не будет, в Новый год подарок не получишь, в отпуск не поедешь, всё.

Светлана Ходукина:

Тогда вместо того, чтобы ребенку, подростку самому своим мозгом проанализировать: «Так, а что случилось? Реально было прикольно, или не надо так делать?» – он тратит свои психические ресурсы на сопротивление армии, которая на него нападает. Ему уже не до того, чтобы думать, ему нужно выжить в своей семье. Но, я, конечно, не с посылом…

Зара Арутюнян:

«Воруйте, деточки!» Нет, конечно!

Светлана Ходукина:

Идея в том, что по-разному бывает. Я говорю, что самое лучшее, что можно дать подростку – это контакт. Я помню, слушала лекцию Петрановской ее, наверное, многие знают. Она говорила, что самое страшное, страшный момент в том, что подростки говорят, что я не рассказываю родителям о своих проблемах, иначе у меня будут еще большие проблемы. Мама начнет бегать по стене, папа начнет капать что-нибудь маме, чтобы она успокоилась. И подросток понимает, что самое лучшее, что он может сделать –не трогать их. А самое лучшее, что могут сделать родители, даже если они слышат что-то, что их дико пугает, когда ребенок говорит, что все идут гулять на железку…

Зара Арутюнян:

Плохое место – железка, зацеперы – тоже страшно!

Светлана Ходукина:

…вдохнуть, выдохнуть и понять: расслабьтесь, вы не можете всё контролировать! Вы можете контролировать еще год, но, в любом случае, это не может быть бесконечно! Тут нужно искать другой инструмент, это тяжело, но возможно. Может быть, поделиться с ребенком, что мне очень страшно! «Мне очень страшно, и я не знаю, что делать?!» Вероятно, если вы пойдете ребенку навстречу, он может предложить: «Давай я тебе буду слать SMS». Он будет знать, что он прислал SMS, и мама не начинает…

Зара Арутюнян:

…звонить 158 раз! Конечно, важно договариваться! Важно честно говорить ребенку: «Я хочу, чтобы ты дружил с людьми». Раз уж Вы вспомнили это страшное слово «железка», несколько лет назад было очень модно зацеперство в Москве. Знаете или нет, что это такое? Страшная забава, конечно, люди погибали, ранились. То есть надо говорить о том, что я очень хочу, чтобы у тебя были друзья, чтобы ты дружил с людьми, я верю в то, что ты можешь быть самостоятельным, но, пожалуйста, есть договор: в 9 вечера ты мне отзваниваешь, и я не буду тебе звонить. Важно еще соблюдать свою часть: я не буду тебе названивать каждые 15 минут, но, условно, каждый час пиши мне: «Всё OK». Только SMS, не надо звонить, потому что звонки очень выдергивают детей – все тусуются, а ты звонишь и на час зависаешь с мамой. Просто посылай мне SMS.

Есть разные способы договориться. Допустим, комендантский час есть и в стране для подростков, и в семье может быть комендантский час до 10:00 вечера. Если вы заинтересованы в том, чтобы ваш ребенок приходил в определенное время – это нормально, потому что в темноте происходят разные страшные дела. Не надо требовать быть в 10:00, если только в 8:00 все собрались на тусовку. Всегда есть хорошее решение, но хорошее решение всегда сложное. Например, родители такие ленивые, ужасно, просто невозможно! Они говорят: «Я не хочу, чтобы он поздно возвращался, там у нас пустырь по пути». Я говорю: «Ну, пойдите, встретьте!» Пойдите, встретьте, закажите такси, если вы волнуетесь! Я тоже волнуюсь, у меня тоже дети, я годами подъезжала к метро их встречать, потому что нельзя их лишить социума только потому, что вам лень встать с дивана, потому что вы устали после работы. Придумайте решение!

Светлана Ходукина:

Главный посыл в том, что, во-первых, прежний, обычный контроль не работает. Да, жаль, хотелось бы, работал до недавнего времени, но сейчас не работает. Может быть, детей с более мягким характером можно контролировать и до 18-ти лет, но потом будут последствия.

Зара Арутюнян:

А потом он обязательно станет лидером, обязательно тот, который всегда делал то, что мама говорила!

Светлана Ходукина:

Это шутка, на всякий случай! Обычный контроль не работает, поэтому варианта, кроме как искать контакт и договариваться, нет. А про что это? Это про то, что действительно понимать, что на той стороне стоит человек со своими потребностями, и ловить себя. Вы имеете право чувствовать страх, говорить «мне страшно, я переживаю». Говорить и договариваться, а не прогибать. Это не значит, что у вас не должно быть правил, потому что, в конце концов, вы родитель. Правила должны быть в целях безопасности и исключительно ради неё. Их должно быть не много, и они должны быть объяснены: «Нам важно, чтобы в 10:00 мы все были дома!» То есть: «Хорошо, ты можешь гулять до 10:00. Можешь пойти на дискотеку или даже в гости, к людям, которые мне не очень нравятся. Но, давай зафиксируем, чтобы не было люфта». Во всем остальном ребенок будет welcome! Тогда у вас будет контакт и возможность договариваться.

Зара Арутюнян:

Я опять же скажу, что я против дрессировки детей, дрессировка – плохой способ воспитания. Но у нас, в основном, дрессируют: получил пятерку – на тебе конфетку, получил двойку – на тебе по попе. Дрессировка – плохой способ, но, чем старше становится человек, тем более способ плохой. Сложность в том, что любые договоренности надо придумывать. Запрет – примитивен. Мама сказала: «Не кури, не пей!» – и ходит, думая: мой ребенок не пьет, не курит. Это волшебный мир родительских галлюцинаций. Я всегда говорила, что я хочу знать, что мои дети курят – в смысле, чтобы я про это знала сама, а не так, как во времена наших бабушек, когда обязательно находился кто-то, кто придет с круглыми глазами: «Твой ребенок курит! Какой кошмар, какой ужас!» Я хочу знать информацию про своих детей из первых рук. Единственная моя возможность знать – разговаривать с ними, чтобы мы разговаривали.

Мои страхи, которые мы превращаем в запреты, должны быть не запретами, а правилами игры. Они должны быть, в идеале, правосудием для всех, мы с Вами говорили, это крайне важно для детей, для подростков. Идея справедливости невероятно важна! Нельзя сказать, что мы ужинаем без мобильных телефонов, при этом мама и папа с мобильными телефонами. Так не работает! Это их оскорбляет, потому что это не правосудие и не для всех! Общие правила про то что, допустим, папа тоже звонит, если он приходит домой после 11:00 вечера, и мы знаем, что у нас в доме так принято. Это правила пространства, их желательно иметь не очень много, не больше 5-ти, но их надо соблюдать и быть готовым идти на сложные, вычурные, нелинейные конструкции. например, что мы всегда в 10:00 дома. А если у вас большая вечеринка, то мы хотим, чтобы ты участвовал в большой вечеринке, и да, нам придется поехать, тебя встретить, или заказать тебе такси. Сложные решения всегда требуют больше энергии, чем примитивные запреты, дрессировка, но они ведут к самоуважению ребенка, к более хорошим отношениям.

Светлана Ходукина:

Если ребенок будет знать, что у него есть люфт, он видит, что родителям это не супер-легко дается, они согласны с зелеными волосами, но просят присылать SMS в 10:00, то он с большей вероятностью пойдёт навстречу, чем устраивать войну против запретов.

Наш эфир плавно подходит концу. Хотите добавить пару слов?

Зара Арутюнян:

Если аккумулировать тему «Как любить подростка?» – любить подростка сложно, но давайте начнем с того, что будем его уважать. Если сказать одной фразой: сначала давайте будем уважать подростка! Когда мы его будем уважать и будем с ним знакомы, то, возможно, это окажутся отличные люди, и нам будет легко их любить, несмотря на их прыщи, запах, сломанный голос. Если мы будем их уважать, то мы сможем их знать, и они могут оказаться очень. Они ― бесконечно интересные подростки, у них потрясающие мыслительные процессы! Если их знать, если с ними разговаривать, если они с вами будут разговаривать, вы узнаете очень много, и тогда вы будете их любить.

Светлана Ходукина:

Это большой подарок и большая честь, в какой-то степени.

Зара Арутюнян:

Да, растить подростка сложно, но невероятно интересно! Они другие, совершенно другие! Мир подростков волшебный, и я обожаю их! Они прекрасные, если с ними разговаривать уважительно! Так что начинаем с уважения!

Светлана Ходукина:

Спасибо! В студии были Светлана Ходукина и Зара Арутюнян.