Светлана Ходукина:

Здравствуйте. Это канал «Медиадоктор», программа «Час с психотерапевтом Хачатуряном». В студии мы сегодня втроем – Гурген Хачатурян, Зара Арутюнян и Светлана Ходукина. Сегодня мы будем говорить про смысл жизни. В психотерапии это называется экзистенциальный кризис, когда проблема смысла жизни, когда человек не может найти его. Это бывает достаточно мучительно, хотя говорят, что с этой проблемой обычно сталкиваются люди, у которых закрыты базовые потребности, когда человек не выживает, но от этого проблема не становится меньше, не становится глупой, легкой, то есть она правда есть, и поэтому мы постараемся сегодня об этом поговорить.

Гурген Хачатурян:

О смысле жизни и бренности человеческого существования.

Зара Арутюнян:

Обычно, когда человек растет, у него этот вопрос возникает достаточно скоро: «А зачем, что я тут делаю?» Но весь большой мир закрывает это: «Да брось ты, иди учись, работа, доход, комнату убери». Эта тема очень важная, насущная, экзистенциальная. И считается, что это блажь, думать об этом, потому что смотри-ка, у тебя джинсы рваные, и как ты жить будешь? Выйди замуж, если речь идет о девочке, роди детей. Если речь идет о мальчике, то отслужи в армии, найди работу, которая тебе приносит доход, чтоб ты мог нормально жениться и функционировать.

Светлана Ходукина:

А зачем?

Зара Арутюнян:

А так надо – это прекрасный ответ социума. Вопрос в том, что на сегодняшний день никто не дает этих ответов. Особенно встречается наш любимый кризис среднего возраста, он ровно тогда и наступает, когда ты исполнил всю эту программу: родил, женился, дети кормлены, квартира, дом есть – вот этот слой материальных маркеров успеха исполнен, а что-то тяжело. Как люди часто описывают, как будто бы черная дыра, зачем я тут. В этом смысле я хочу заранее сказать про мою вечную зависть к людям, которые верят в Бога, потому что если ты веришь в Бога и принадлежишь к какой-то религии, то тебе продолжает твоя религия достаточно качественно отвечать на вопрос, что ты здесь делаешь и что ты должен исполнять.

Есть уровень мануала, инструкции, делай так – будет тебе счастье, потому что смысл твоей жизни превращается в некую загробную жизнь, служение. Если человеку не повезло, и он в Бога не верит, ему приходится с этим сталкиваться и оказываться в кабинете психолога. Поэтому я всегда детям говорю: не отметайте вопрос по смысл жизни, займитесь им до 30 лет и потом не будете с этим сталкиваться. Лучше свою жизнь выстраивать вокруг смысла, а не вокруг того, что тебе все говорят: женись, выучись на финансиста, сейчас же все идут учиться на менеджеров и финансистов.

Гурген Хачатурян:

С другой стороны, для того чтобы к этому вопросу подойти хоть сколько-то качественно, надо за плечами иметь решенные материальные проблемы и определенный багаж знаний и жизненного опыта. И подростки, и люди до 30, среднего возраста, этот вопрос себе задают, и об этом можно думать, даже нужно думать, но все-таки без решенных базовых проблем это будет еще больше мучений, чем качественного поиска. Поэтому я всегда предлагаю думать о жизни в долгосрочном проекте, и есть вещи, о которых можно вплотную задуматься после того, как.

Очень много классического, в первую очередь американского подросткового кинематографа, они основаны на подростковом поиске смысла жизни. Классика – «Клуб «Завтрак» или «Выходной Ферриса Бьюллера» – потрясающие фильмы, очень часто рекомендую посмотреть уже более взрослым людям, для того чтобы вернуться в отправную точку, потому что имея определенный багаж и оценивая те терзания, которые герои в подростковом возрасте переживают, понимаешь, что на самом деле это плохая база для хороших размышлений, при всем уважении к подросткам, у них просто недостаточно мозгов, не хотел никого обидеть.

Светлана Ходукина:

У некоторых подростков этот вопрос возникает. И редко они могут услышать какой-то ответ или хотя бы услышать от родителей: «Слушай, если честно, я тоже не знаю. Я просто знаю, что я люблю тебя, а все остальное не знаю». Даже этот ответ поддержал бы человека, и он бы не закрылся в своем вопросе. Это классический вопрос, как те же табуированные сексуальные темы, про смерть, про деньги. Вроде как ребенок думает, что это непонятная тема, с которой он должен быть в закрытой системе, один на один. Вероятно, у подростка не будет такого глубокого понимания смысла жизни, как он может возникнуть в 40 или в 30 лет, в более взрослом возрасте, но то, что это нормальный вопрос, что он может где-то об этом поговорить, это было бы классно.

Гурген Хачатурян:

Здорово, когда есть возможность разговаривать о чем угодно, но при любой разговор должен на чем-то строиться, и у людей любого возраста предохранитель срабатывает, если ты с ним об этом поговоришь, а им этот разговор «не заходит», просто он прервется и продолжится через какое-то время. Если подросток приходит с этим разговором к вам, поддержите. Когда дело касается вопроса о смысле жизни, это же максимально индивидуальный вопрос. Уж точно не родители его решают, сам его решаешь, основа экзистенциальной философии в этом и лежит, не в познании, а в проживании своего собственного опыта, своих собственных чувств. Можно советовать детям прислушиваться к своим чувствам, к своим желаниям, учить хотеть – это же очень большой пласт подготовительной работы.

Светлана Ходукина:

Собрать разные ресурсы, информацию, багаж своего опыта.

Гурген Хачатурян:

Совершенно верно, потому что ко мне приходят люди в 40, 50, и они не знают, чего они хотят в принципе.

Зара Арутюнян:

Если у человека жизнь построена на выполнении социальной программы «надо» – это то, что очень часто люди даже не понимают, где их «хочу», где их любопытство. И вот это очень важная вещь. Люди приходят и говорят: «Я не знаю, чего я хочу». Я все сделал – дальше та самая черная дыра. И почему я считаю, что очень хорошо этот вопрос крутить в голове, потому что нет ответа на этот вопрос, его не существует. Каждому самому придется это изыскать, это большой путь, но разница, почему надо педалировать эту тему у подростков, а не складывать ее в темный ящик, в том, что когда мы эту тему крутим в голове, наша жизнь становится более осмысленной, и поэтому когда приходит человек к специалисту, и мы через год-полтора-два консультаций вскрываем, что все то, чего он добился, на что была положена вся его жизнь, это для его ценностей и смыслов, желаний, и вообще не стоит ничего, зеро. И тогда получается, что если мы хорошо сделали свою работу, то человек некоторым образом устраивает большую революцию, что называется дауншифтинг, ему приходится все это построенное нивелировать, уничтожить, уйти от жены, потому что он был с женой не потому, что их связывают серьезные вещи, а потому, что нельзя было; уходить с работы, потому что он всю жизнь был тем самым банковским клерком, который неплохо зарабатывал, но его все целеполагания или иные вещи, то, что его волнует, социальные проблемы – это проходило стороной, потому что отмахивался от этого, говоря, что все это блажь и мирское.

И в этом смысле моя идея про экологию и мягкость, давайте мы не будем ставить поиск смысла жизни как задачу, которую надо одномоментно решить. Приходит к тебе ребенок и говорит: «Мама, в чем смысл жизни?» Ты такая умная, садишься и говоришь: дын дын дын, так, так, вот теперь иди сюда. Не как прямой мануал и инструкция как жить, а как что-то, что всегда надо держать в фокусе. Насколько то, что я делаю, тот путь, по которому я сейчас иду, приводит меня туда или наоборот, отводит. Потому что мы знаем огромное количество богатых людей, которые были совершенно очарованы идеей заработать много денег, и они подходят к тому месту, которое называется суицидальные мысли и суицидальные попытки, достаточно энергично, потому что выясняется, что он достиг всех возможных высот социального успеха, а удовлетворения там нет, и хотел он бабочек рисовать.

Гурген Хачатурян:

Поскольку тема смысла жизни, экзистенциальности построена очень часто на сомнениях, моя позиция, что до какого-то момента от больших сомнений лучше оградить. Есть отец-основатель социальной философии Кьеркегор, и когда ты читаешь его, думаешь, что он больной на всю голову человек, потому что это действительно очень продумано, человек в моменте переживает миллионы эмоций, он прекраснейшим образом рефлексирует. Рефлексирование – это мечта агонирующего психоаналитика, но человек без этого багажа философских знаний запутается в собственных переживаниях.

Выбор должен быть всегда максимальный, но при этом я к негативному опыту отношусь очень положительно, потому что если человек до 40 лет был банковским клерком, у него есть жена, ребенок, и если он понимает, что это не его – это тоже положительный опыт.

Зара Арутюнян:

Только если он в окошко не выйдет, поняв все, встав перед этой бездной.

Гурген Хачатурян:

У нас и пенсионный возраст подняли специально для экзистенциального кризиса, чтобы у тебя было больше возможностей осознать или что-то исправить. В этом отношении часто советую почитать книгу Моэма «Луна и грош», такая немножко адаптированная биография Гогена про конкретного банковского клерка, который вдруг решил стать художником.

Зара Арутюнян:

Я думаю, что Кьеркегор вместе с Камю и Сартром окончательно тебя запутал, и более того, если непосвященные люди полезут в поисках смысла к французским экзестенциалистам, то им станет гораздо хуже, чем было на старте – тут я с тобой соглашусь. Есть гораздо более приближенные к жизни люди, такие как Франкл, под эгидой которого случилась эта практическая психология, которая называется логотерапия, очень человеческим языком рассказал свой опыт, как он выжил в концлагере, во всех этих адских местах, и он выжил, и как для него это была очень помогающая вещь – размышления о смысле.

Формально ты оптимист, я пессимист, и вокруг есть очень много мест, где применяют пытки. На самом деле, вопрос не в том, что этот концлагерь должен обязательно быть, чтобы человек задумался о смысле. Ответы, которые он дает в этой книге, очень человечные для человека, который занимается 40 лет банковским делом, совершенно не имея к этому приязни и радости, или он живет с нелюбимым человеком. Например, я имела счастье быть женой богатого человека, возможность нигде не работать, со стороны твоя жизнь выглядит, как совершенный шоколад, но внутри это концлагерь. Внутреннее ощущение себя и своей ничтожности, своей непричастности к этому процессу, ты исполняешь это механистически, ходишь на службу, пишешь отчеты, готовишь еду...

Гурген Хачатурян:

Проблема была в чем? Что это нелюбимый человек, или в том, что у него много денег?

Зара Арутюнян:

Проблема была в том, что большой мир говорил мне, как и многим женщинам, про то, что если у тебя есть муж, который зарабатывает деньги, дети, которые родились здоровыми, и ты имеешь возможность ходить в консерваторию, то все хорошо. А вот хорошо не приходит для очень многих людей. Я сейчас говорю не только о своем опыте, я здесь не как живая библиотека присутствую, а как человек, который работает с людьми.

И потом приходит революция. Революция, когда я уходила от мужа без ничего, с двумя детьми, без алиментов, в никуда – это больно, это жестко, это тяжело. Когда люди уходят в дауншифтинг из корпоративного мира – это тоже больно, жестко и тяжело. Я продолжаю настаивать на том, что обо всем можно говорить простым языком, человеческим языком. Не надо ходить до Кьеркегора, это испытание для окрепших умов, но читать книжки про Франкла, смотреть голливудские фильмы по типу «Передай другому», которые делают твою жизнь не просто набором алгоритмов и мануалов, которые ты выполняешь, потому что так надо, а потому что в этом отражается твоя личность, делание добра, делание научных открытий, познание мира. Да, это звучит как высокие слова, но согласись, это просто.

Гурген Хачатурян:

Мне хочется думать, что для этого надо уходить из позиции «все или ничего». Если у тебя есть работа, пусть она тебе не нравится, но она тебе приносит доход. Необязательно рубить все концы.

Зара Арутюнян:

Я тоже очень люблю, когда люди приходят к нам, когда мы можем их мягко провести через этот кризис.

Гурген Хачатурян:

Очень много людей, которые считают, что один день – одно действие. Когда ты им рассказываешь, что можно за день переделать много разных дел, можно пойти на работу, в консерваторию, после этого напиться, пойти в бордель, посидеть с детьми, тогда уже искать, что тебе нравится.

Светлана Ходукина:

В любом случае, когда бы ни пришел кризис, с этим можно разбираться. Но Зара больше говорит о профилактике. Поскольку у нее есть опыт общения с подростками, то оказывается, что и на этом этапе можно делать какие-то несложные действия, а вполне себе полезные, которые подводят к тому, что будет попроще в будущем.

Зара Арутюнян:

Я всегда за превенцию, за профилактику, а не скоропомощные решения, потому что когда человек уже у черты, перед бездной прибегает к тебе, а многие к нам не добежали.

Гурген Хачатурян:

Вы слышите голос мертвых?

Зара Арутюнян:

Я слышу голос тех, которые не пришли ни к тебе, ни ко мне, ни к кому, а просто вышли в окно. Немало случаев, когда люди совершают суицид в зрелом возрасте, когда у них на уровне обложки все прекрасно. И эти страшные истории я знаю про женщин и мужчин, про то, что все было хорошо, дом – полная чаша, дети росли, а человек выбрасывает себя в окно. Я про то, что им мы не поможем, потому что они просто до нас не дойдут.

Гурген Хачатурян:

Поскольку у меня изначально психиатрическая база, я буду напоминать о том, что суицидальные мысли – это все-таки психиатрия. Эти мысли ложатся просто на патологическую форму мышления.

Светлана Ходукина:

А что же делать людям, которые сталкиваются с этим вопросом? Ясно, что один из самых простых способов, если вас это волнует и мучает – найти хорошего психотерапевта. Чем можно себе помочь? Я уже услышала, что попробовать поискать, что ты любишь.

Гурген Хачатурян:

Сейчас потрясающая осень, ты выходишь с работы и задаешь себе вопрос: «Чего я хочу прямо сейчас?» И идешь это делаешь.

Зара Арутюнян:

Мне не нравится слово «сейчас», потому что вопрос «что я прямо сейчас хочу» нас очень редуцирует на уровень гедонизма, то есть получения удовольствия разного вида. Если мы переходим в позицию гедонизма, то мы рано или поздно, насладившись разными радостями жизни, что будем делать? Мы переходим на еще более тяжелые наркотики, потому что это удовольствие не может нас держать долго.

Гурген Хачатурян:

Я не соглашусь, потому что вопрос «я хочу» и насыщение, уровень более тяжелых наркотиков – это уровень патологического сознания.

Зара Арутюнян:

Он хочет сказать, что наркоманом не может стать психически здоровый человек.

Гурген Хачатурян:

Не совсем правильно. Не разобравшись в нынешнем, не задавая себя вопрос «чего я хочу сейчас», ты не сможешь прийти к вопросу «чего я хочу вообще».

Зара Арутюнян:

Поскольку мы говорим сегодня о смысле жизни, мы держим в голове эту рамку, на уровне повседневных хотелок и их удовлетворения, жизнь показывает, что это вопрос не решает.

Гурген Хачатурян:

Безусловно, но я говорю о том, что слова «чего я хочу от жизни» – это абстракция. Это тот самый сферический конь в вакууме.

Зара Арутюнян:

Черная кошка, темная комната, а ее там нет. А у меня, значит, есть. Ответить себе на вопрос «чего я хочу прямо сейчас» – там может быть целый веер разнообразных ответов, в зависимости от кармана, свободы, ты можешь его решать. Для меня вопрос, когда люди начинают говорить о смысле, потому что чаще о нем не говорят, а просто мечутся в этой черной комнате. К сожалению, приходится возвращать людей в детство и подростковое время, когда они еще умели мечтать. Не хотеть того, что они могут пойти себе купить, добыть и получить, а о чем они мечтали, потому что разговор о мечте, который тоже все благополучно зарубили, взрослый мир циников.

Разговоры о мечте очень странным образом возвращают человека к его ценностям, потому что если кто-то говорит о том, что он мечтает, чтобы в мире не было болезней, то это вполне себе хорошее направление. Если кто-то мечтает о том, чтобы в мире не было войны – это тоже вполне себе хорошее направление. То есть это то, что можно опускать на уровень ниже, на уровень действий. Любая мечта самая волшебная, и в этом смысле разговор о мечте – для меня одно из самых хороших точек входа в смысл, потому что разговор о мечте – это всегда разговор о ценностях. Если кто-то продолжает мечтать о яхте, мы его отправим в более дорогую корпорацию, чтобы он там больше получал денег, чтобы яхта стала ближе.

Но всегда надо разворачивать эту тему, людям очень трудно говорить, они запинаются, смотрят на меня, как на умалишенную, потому что это тоже контекст, которого нет. Но когда мы начинаем мечтать и фантазировать, не становясь Маниловыми, как писал прекрасный Гоголь, хотя порой, может быть, и мост через реку, и ходить друг к другу чай пить, для современного человека урбанистического мира возможность иметь близкого человека, с которым можно ежевечерне пить чай и разговаривать разговоры – это очень часто тоже может стать мечтой. Это дефицит коммуникации. Это может говорить о дефицитах, потребностях, которые не реализованы.

Гурген Хачатурян:

Ты согласишься с тем, что человек, который хочет отдохнуть, будет мечтать о том, чтобы отдохнуть.

Зара Арутюнян:

Конечно, он будет говорить о дефиците, но когда он пойдет по пути удовлетворения хотелок, то, о чем говорила вначале Света, голодные, не спавшие, работавшие последние 3 месяца без выходных – там про смысл сложно будет говорить, надо хотя бы какие-то вещи удовлетворить.

Гурген Хачатурян:

Поэтому сначала разберитесь с тем, что вы хотите, а потом думайте, о чем вы мечтаете.

Светлана Ходукина:

Есть вопрос смысла жизни — чего я хочу от жизни, зачем я здесь. И есть вопросы, что я люблю и что я хочу. В какой-то степени они сильно связаны, но вопрос «что я хочу» – это необходимый, но недостаточный вопрос для того, чтобы решить. Поэтому если вы не знаете, что вы хотите, что вам нравится, то подступиться к вопросу «в чем смысл жизни» будет очень сложно.

Гурген Хачатурян:

Тут вопрос даже не в том, что недостаточно, вопрос в том, что легко попасть в ловушку подмены смыслов, когда то, что я хочу сейчас, становится смыслом моей жизни. Мы говорим о том, что это должен быть путь, шаг за шагом, step by step, я хочу, я мечтаю. Если мы заговорили о смысле жизни и о профилактике этих проблем, то самое лучшее даже не то, чтобы говорить с детьми о смысле жизни, а давать ребенку время мечтать, мечтать вслух, чтобы он сам слышал свои мечты, свои фантазии.

Светлана Ходукина:

Это совсем тяжелая тема, насколько ребенку позволено мечтать, а вдруг он в консерваторию пойдет, а не на финансиста.

Гурген Хачатурян:

С точки зрения профилактики, это очень больная тема для многих семей, когда ребенок мечтает о компьютере. Имеет он право мечтать о компьютере? Безусловно, имеет, потому что это ребенок, но когда уже в этот момент его начинают топить словами «мы не можем себе это позволить, мы бедные, это дорого» – уже в этот момент получается идея о том, что мечтать незаконно, мечтать плохо и бессмысленно.

Зара Арутюнян:

На этом уровне можно давать более человеческие, более гуманные ответы, что это хорошая идея, к которой можно идти, ты можешь копить деньги, мы можем тебе помогать копить деньги. Если человек мечтает о чем-то материальном, это хорошее пространство, чтобы научить детей финансовому менеджменту. Я всегда этим занимаюсь, потому что дети плохо соображают, и даже в самом маленьком возрасте, если ребенок мечтает о наушниках, и даже при том, что я могу себе позволить купить своему ребенку, я обязательно постараюсь из этого сделать финансовую игру: я тебе даю деньги, ты их складываешь, копишь, посчитай, когда накопишь. Я совсем эгоистично подхожу, потому что из любого запроса ребенка можно получить пользу, а не вред. Не убить мечту о компьютере как нечто нереализуемое, потому что мы живем на пособие, у тебя ничего не будет, иди обратно под плинтус и там убивайся в этой фрустрации, а развернуть в сторону, что это может быть целью, об этом можно подумать, я тебе в этом помогу, потому что в чем еще миссия родителя? Мы будем откладывать, складывать, мы подумаем про кредит, и тогда для ребенка это не уходит в пространство фрустрации, что это недостижимо, и вообще в жизни мечтать вредно, потому что только идиоты мечтают.

В наше время в школе было принято говорить это ужасное слово «маниловщина», хотя весь коммунизм был маниловщиной, причем такой дикой, под какими-то невероятными наркотиками, но при этом этих святых людей, которые всего-то хотели ходить друг к другу чай пить, дико дискриминировали, стигматизировали, обзывали всех детей Маниловыми. То есть для меня это хорошая точка входа для постановки целей.

Светлана Ходукина:

У моего сына 2 года назад была большая мечта – выкопать могилу Майкла Джексона и убедиться, что там нет Майкла Джексона, потому что он сомневался в том, что он умер.

Гурген Хачатурян:

Лучше сказать, что его там нет. Он вместе с Фредди на каком-то острове.

Светлана Ходукина:

По крайней мере, ребенок на фоне этой мечты решил, что надо учить английский, потому что если все-таки он жив, то, возможно, он когда-то с ним встретится и даже не сможет с ним поговорить.

Бывают ситуации, родители сталкиваются с тем, что они слышат, что ребенок что-то хочет, понимают, что они не могут этого позволить, и из-за своей боли по поводу своей невозможности, неполноценности отгораживаются от ребенка, говорят: «Как тебе не стыдно, мы же тебе вчера купили носовой платок, какой компьютер», – и вместо этого, если даже родитель скажет: «Знаешь, сейчас нет, я бы хотел тебе купить, если бы была возможность».

Гурген Хачатурян:

Имея возможность купить прямо сейчас, для ребенка, может быть, даже будет вреднее, чем ставить цель. Пускай это будет цель хотя бы 3 дня.

Светлана Ходукина:

Безусловно, просто я к тому, что в целом это всегда возможность контакта.

Гурген Хачатурян:

Это действительно очень сложно, потому что сейчас поколение родителей – это мое поколение, плюс-минус, 90-е годы, мы же сейчас детям покупаем то, что мы не могли купить себе. Это очень непростое состояние, потому что я очень часто ловлю у себя флешбэки, когда детеныш что-то хочет купить, и я весь из себя такой умный, я же помню, как я стоял, пускал слюни на робота у киоска, ладно, пускай у моего ребенка это будет.

Светлана Ходукина:

А если немножко вернуться к теме смысла жизни, то сейчас самое время подытожить.

Зара Арутюнян:

Я буду призывать к тому, что это то, о чем стоит думать, о чем надо думать, потому что нахождение своего смысла жизни, своего собственного пути, чтобы путь был не болтанием в воздухе. Ставить себе эти вопросы в юном возрасте или обсуждать, или думать в своей голове, или читать Кьеркегора, может быть, даже не стоит, запутаются люди, но держать этот вопрос в голове – это может быть очень хорошим стержнем для того, чтобы выстроить свой жизненный путь.

Возможно, это будет не одноразовое решение, это не то, что ты однажды в 15 лет ответил себе на все вопросы, и обязательно столкнешься с экзистенциальным кризисом. По мере того, как мы делаем какие-то вещи, проходим какой-то кусок пути, все может меняться, но надо быть открытым к тому, что это жизнь, это большой длинный путь, который гораздо более качественно проживать, если ты имеешь смысл, нежели когда ты просто отвечаешь на запрос общества, рожаешь, размножаешься, сажаешь дерево. Мы сейчас живем уже в постпостиндустриальном обществе. Если когда-то просто сам факт того, что у тебя из 15 детей двое выжило, и ты дал им образование, делало тебя чемпионом мира по успеху, то сейчас очевидно, что это не так. Просто держите в голове эту опцию.

Гурген Хачатурян:

Есть анекдотичный образ еврейского ребенка со скрипочкой. Евреи – очень мудрая нация, у каждого еврейского ребенка всегда есть маленькое ремесло, которым он всегда на жизнь себе заработает, та самая скрипочка, это может быть все что угодно, любая власть, любая экономика, но он всегда на своей скрипочке что-нибудь сыграет, свою копеечку себе заработает. Это к тому, что думать о смысле жизни здорово, думать о смысле жизни надо, но в любом случае подходить к этому вопросу надо с позиции, что ремесло, которое позволит мне в этом поиске не умереть с голоду – это очень важное дело. поэтому в 15 лет начать думать о смысле жизни не рано, не поздно, но задача родителя помочь рассказать о том, что смысл твоей жизни – это смысл твоей жизни, никто кроме тебя, ни психолог, ни родитель, не ответит, ищи. Какие-то базовые вещи, профессия, ремесло у ребенка тоже должны быть, чтобы выживать.

Зара Арутюнян:

По меньшей мере для того, чтобы в твоей жизни был смысл, он должен быть живым, человек должен не умереть с голоду.

Гурген Хачатурян:

Поэтому если мы говорим о том, как говорить с ребенком, то ребенку надо говорить 2 вещи: ищи, мечтай, но работать тоже надо.

Зара Арутюнян:

Безусловно. Между прочим, я о безделье ничего не говорила.

Светлана Ходукина:

В студии были Светлана Ходукина, Гурген Хачатурян и Зара Арутюнян. Пока.