Елена Женина:

В эфире программа «История успеха», с вами я, Елена Женина. Гость моей сегодняшней программы – Юрий Владимирович Лобзин. Юрий Владимирович приехал к нам из Санкт-Петербурга, он возглавляет федеральное государственное бюджетное учреждение «Детский научно-клинический центр инфекционных болезней ФМБА России». Сегодня мы будем говорить об истории успеха – о личной истории, профессиональной истории, о том, что ему способствует, какие качества характера, может быть, стечение обстоятельств, может быть, цели, поставленные в детстве и в юности.

Я знаю, что Вы из семьи медиков, у вас, наверное, династия? Вы всегда хотели быть медиком?

Юрий Лобзин:

Действительно, у меня в семье и отец, и мама врачи. Отец военно-морской врач, мама педиатр, она закончила Ленинградский педиатрический институт, а дальше судьба их увела очень далеко от города, где они учились.

Елена Женина:

Вы же в Китае родились?

Юрий Лобзин:

Да, совершенно верно. Отца направили в Порт-Артур, где была военно-морская база Советского Союза. Мама после окончания института приехала к нему туда в 1947-ом году, там я и появился на свет. Поэтому родился в Китае, хотя больше ни разу в Китае не был.

Елена Женина:

Вы долго прожили в Китае в детстве?

Юрий Лобзин:

Нет, совсем немного, около года мне было, когда отец поступил на факультет повышения квалификации, тогда была форма 3-годичного обучения, и они переехали из Порт-Артура, вернулись в Ленинград. Тогда же это было целое путешествие! Они с годовалым ребенком ехали через весь Советский Союз 14 суток! Сейчас я работаю с детьми, мне даже трудно представить, как можно с таким маленьким ребенком в тех условиях пересечь всю великую страну, на полустанках брать кипяток, варить непонятно какую кашу! В общем, наверное, это целая героическая…

Елена Женина:

Наверное, по-другому относились вообще к жизни, все же было иначе?

Юрий Лобзин:

Очень хорошо относились! Мама и папа (их, к сожалению, уже нет) рассказывали про очень доброе отношение всех. Они ехали в плацкартном поезде, даже не купе было. У кого что было. Он говорит: «Ты только ходить начал. И вдруг ты появляешься, у тебя луковица во рту». Кто-то из тех, кто ехал в поезде, увидел ребенка, дал ему луковицу. Так что отношения были очень хорошие! Люди, пережившие тяжелые военные годы, не озлобились, наоборот, они стали добрее и лучше относиться к своим окружающим, к друзьям, к коллегам. Вот так получилось. Поэтому, когда я заканчивал школу, у меня не было сомнений, какую специальность выбрать.

Елена Женина:

То есть Вы с детства росли с мыслью, что будете доктором?

Юрий Лобзин:

Мы же жили на территории госпиталя. Отец работал в Кронштадтском военно-морском госпитале, потом в Первом военно-морском госпитале, и мы жили на территории госпиталя. Мама работала в госпитале, папа работал в госпитале, потом брат появился – всё было на территории госпиталя. У меня дома все разговоры медицинские: вот такой тяжелый пациент, вот такая ситуация. Обсуждения. То есть я, в общем-то, участвовал в консилиумах, наверное, с самых первых дней. Поэтому, когда настало время выбирать специальность, то выбор был совершенно очевиден, я хотел стать тоже военным врачом, пойти по стопам отца, стать военно-морским врачом. А поскольку школу я закончил с золотой медалью, то поступление во многом облегчалось, тогда было только собеседование, но еще был экзамен по химии, надо было химию сдать. Все нормально, я поступил на морской факультет, а дальше время полетело быстро: окончание академии, затем появилось ― не сказать любовь, но некое желание заниматься инфекционными болезнями.

Елена Женина:

А как возникло желание?

Юрий Лобзин:

Случайность. В тот момент повысилась заболеваемость менингококковой инфекцией в стране, был конец 1960-х, начало 1970-х годов. Опасная инфекция, которая имеет определенные закономерности, а закономерности очень странные. Примерно 20 лет длится эпидемический период, повышенная заболеваемость, причем, очень высокая; потом 30 лет – спокойный период. В конце 1960-х годов спокойный период закончился и начался период повышенной заболеваемости ― эпидемия, даже пандемия.

Елена Женина:

Получается, мы сейчас в пандемии тоже живем, если считать по годам?

Юрий Лобзин:

Получается так, что мы живем на 29-м году спокойного периода. Не хочу быть плохим пророком, но законы эпидемиологии еще никто не отменял. Будем надеяться, что все-таки удастся переломить ситуацию. Но тогда, в тот период, была очень актуальная проблема, заболевание тогда называли эпидемический цереброспинальный менингит, не менингококковая инфекция, занимались неврологи и инфекционисты. Я состоял в студенческом научном кружке, мне дали эту тему, и я поехал в близлежащий госпиталь. Там я встретил замечательного доктора, начальника отделения Юрия Сигизмундовича Альтфельда, светлая ему память, это был мой первый учитель, который сказал: «Выбирай инфекционные болезни! Самая интересная специальность, ты можешь спасти больного, ты увидишь, как он поправляется! Если не спас, значит, Богу так было угодно, в том твоей вины нет, ты делал все, что можно». Он доказал на практике, что это, действительно, очень интересная специальность. Так и получилось.

После окончания академии я уехал служить на Северный флот, но уехал с рекомендательным письмом от начальника кафедры инфекционных болезней, главного инфекциониста Министерства обороны о том, что я интересуюсь этой проблемой, и хотелось бы, чтобы на флоте меня определили недалеко от инфекционного отделения, чтобы я в свободное время мог там работать, помогать и так далее. Так и получилось. Я работал, служил в части, а через забор было инфекционное отделение. Я в 7 утра приходил, проводил утренний осмотр матросов, обучавшихся в этом учебном подразделении, их было много, больше 1000 человек, и после осмотра к 9-ти часам сразу бежал на утреннюю конференцию, смотрел больных, помогал. Это, кстати, помогло, потому что через 1,5 года моей службы в части в госпитале открылась вакансия. Тогда была корабельная группа специализированной медицинской помощи; флот был сильный, он отходил в океан, и на несколько кораблей, 7-8 кораблей выделялась корабельная группа из врачей. Четыре врача: старший группы – хирург, туда же входил терапевт, инфекционист и стоматолог. Такая была группа, с укладкой, то есть можно было оказать помощь всем тем, кто выходил в море на кораблях.

Елена Женина:

Юрий Владимирович, а зачем инфекционист на судне? Ведь и тогда, и сейчас всем призывникам делают прививки перед армией, по-моему?

Юрий Лобзин:

Дело в том, что корабли хоть и океанские, но они должны периодически заходить в пункты базирования, дозаправляться водой, пищей, и происходили контакты. На нашей практике были вспышки даже тяжелых инфекций, дизентерии, например. Наши корабли тогда ходили в Сомали, и вдруг возникает вспышка дизентерии Флекснера 2а. В Африке-то давно лечили французскими препаратами: амоксициллин, амоксиклав, ампициллин, а у нас был обычный тетрациклин. Удивительное дело, у нас на севере к тетрациклину дизентерийная палочка была не чувствительна, ее можно было вылечить только французскими препаратами, а там тетрациклин работал великолепно, то есть местная палочка не была знакома с нашим тетрациклином. Так что, конечно, инфекционист нужен.

Елена Женина:

То есть мало определить диагноз, нужно еще понять, чем можно вылечить, исходя из собранных данных.

Юрий Лобзин:

Конечно! Есть региональная устойчивость, это вообще отдельная проблема. Антибиотикорезистентность – одна из самых важных мировых проблем, которые сейчас есть. Всемирная организация здравоохранения озабочена нарастанием антибиотикорезистентности. Мы проводили исследование в Санкт-Петербурге, в некоторых крупных стационарах происходит занос бактерий. Наш специалист по лабораторной диагностике, я считаю, выдающийся микробиолог, профессор Сидоренко Сергей Владимирович обнаружил клебсиеллу буквально месяц назад, которая устойчива ко всем антибиотикам.

Елена Женина:

Ко всем абсолютно?

Юрий Лобзин:

Ко всем! Супермутант, понимаете? Это очень опасно! Мы сами их выращиваем. В Москве клебсиеллы устойчивы к одному антибиотику, но чувствительны к другому; в Санкт-Петербурге нечувствительны к тому, к которому чувствительны в Москве. А тут появилась бактерия, которая вообще не чувствительна. Сейчас они ее изучают, видимо, скоро будет публикация.

Елена Женина:

А с чем это связано – с едой, с климатом?

Юрий Лобзин:

Нет, это связано с тем, что бактерии очень быстро приспосабливаются ко всяким неблагоприятным воздействиям. Это мы думаем, что человек важнее всего, а, на самом деле, бактерии существуют на нашей планете миллиарды лет, а человечество миллионы, они были задолго до нас. Это мы пришли в их сообщество, и, естественно, они сопротивляются.

Есть понятие биопленки, есть Quorum Sensing, то есть бактериальные клетки образуют своеобразные сети. Я не хочу сказать, что они мыслят, но, во всяком случае, проявляются элементы содружественного действия микробного сообщества. Они передают друг другу гены резистентности, их гены подвижны. Одна бактерия передает другой бактерии, и та уже сопротивляется. Есть очень устойчивые бактерии. Если прекратить полностью, подавить антибиотиками популяцию бактерий, вроде ничего не растет, а потом, через какое-то время одна или две сохранившиеся бактерии, так называемые персистеры, вдруг оживают и порождают новую генерацию, которая состоит уже из персистеров и обладает высокой сопротивляемостью. Идет постоянная эволюция, потому мы в постоянной борьбе.

Вообще, победить инфекцию в принципе невозможно, она была, есть и будет! Человечество знает только одну инфекцию, которая ликвидирована – натуральная оспа. Кстати, благодаря работам наших отечественных ученых в Советском Союзе была разработана программа, она была реализована вначале в нашей стране. В Советском Союзе натуральную оспу ликвидировали в 1936-м году, а в мире она была ликвидирована с нашей помощью в 1977-м. В мире нет натуральной оспы, поэтому сейчас молодежь не прививается от натуральной оспы. Когда мы росли, нам еще делали прививку от натуральной оспы, сейчас уже нет. Правда, в некоторых лабораториях она сохранилась, знаем даже, в каких, в том числе, зарубежных. Вирус натуральной оспы есть, поэтому расслабляться никогда не надо, всё может быть.

Но, мы отвлеклись. Дальше что получилось? Меня увлекла менингококковая инфекция, я защитил кандидатскую. Я поступил в адъюнктуру ― так у военных называется аспирантура. Уехал с Северного флота с хорошей должности, у меня была майорская должность, в армии это старший офицер. Мне говорили: «Куда ты уезжаешь, зачем ты уезжаешь? Северный флот, все хорошо, ты на высокой майорской должности, у тебя высокая зарплата!» По тем времена у меня была очень высокая зарплата, 500 рублей! Представляете, 1976-й год, 500 рублей было очень много. Билет на самолет от Мурманска до Ленинграда стоил всего 17 рублей, к слову. Но я сказал: «Нет, я хочу заниматься наукой, я хочу совершенствоваться». Поступил в адъюнктуру, закончил, защитился. А дальше ― работа преподавателем, старшим преподавателем. Тоже очень интересная работа, мы выезжали тогда в разные военные округа и на флоты, на вспышки, помогали в лечении. В том числе, я вспоминаю свою командировку на вспышку брюшного тифа. Тяжелейший брюшной тиф был в районе Хабаровска, точнее, между Хабаровском и Уссурийском, заброшенное маленькое местечко, называется Сибирцево. Там была вспышка, 300 человек заболели брюшным тифом. Вместе с эпидемиологами мы ее остановили, ни одного больного не потеряли, правильно организовали лечение. Так всё и продолжалось. Затем были тяжелые годы афганской компании. Кафедра инфекционных болезней, где я работал в Военно-медицинской академии, вся 100 % работала в Афганистане.

Елена Женина:

А там какие были вирусы?

Юрий Лобзин:

Это была эпопея с 1979-го по 1989-й год, за 10 лет был стотысячный контингент, сейчас уже не секрет, и практически все перенесли инфекции, все! Какие инфекции? Вирусный гепатит, малярия, брюшной тиф, амёбиаз с тяжелым поражением печени, с амёбными абсцессами. А некоторые особо «счастливые», в кавычках, переносили 2 болезни сразу, 3 и даже 4. Представляете, как лечить такого инфекционного больного?

Елена Женина:

На жаре все очень быстро распространялось?

Юрий Лобзин:

Конечно. Сухой высокогорный жаркий климат, необычное питание, вода не очень хорошего качества. Местные жители почти не болеют.

Елена Женина:

У них уже иммунитет?

Юрий Лобзин:

Совершенно верно! Они с детства пьют эту грязную воду и хоть бы что! А наши ребята, приехавшие из Москвы, из Ленинграда, привыкшие к хорошим условиям.

Елена Женина:

Туда же тогда посылали хороших ребят, отбирали?

Юрий Лобзин:

Посылали отличных, отличные ребята были! Нам приходилось им помогать, их спасать, были тяжелые диагностические задачи. Как лечить больного, у которого гепатит – значит, печень поражена, значит, ему нельзя тяжелые антибиотики, химию давать, а у него одновременно брюшной тиф, когда надо назначать тяжелые антибиотики, сильнодействующие. Вот, как его лечить? Или у больного развивается амёбный абсцесс печени. Что такое амёбный абсцесс? Внутри печени огромный гнойник, абсцесс, лихорадка под 40 °С. Как раньше лечили? Хирурги вскрывали абсцесс, дренировали, летальность достигала 20 %, истощенность, дефицит массы тела.

Елена Женина:

Но сейчас тоже вскрывают, правда, сейчас лапароскопически делают?

Юрий Лобзин:

Нет. Тогда, кстати, только появилось УЗИ, это заслуга военных инфекционистов, моих коллег. Это сейчас кажется, что УЗИ было всегда. Ничего подобного! В те годы появилось УЗИ. Под контролем УЗИ определяли абсцесс и вводили туда дренаж, только не одну трубочку, а двойной дренаж. По одной трубочке постоянно поступало лекарство, которое убивало амёбы, а по другой удалялся детрит, продукты распада и токсины. В течение 3-х недель абсцесс схлопывался, наступало полное выздоровление, и летальность с 20-ти с лишним процентов снизилась до 0,03 – это ли не достижение медиков?! Огромное достижение! В свое время все было закрыто, ДСП, сейчас об этом надо говорить, потому что наши медики спасали таким образом наших ребят. Это один из примеров.

Дальше Афганистан закончился, начался новый период нашей жизни, тоже не лишенный забот, потому что инфекции и, соответственно, эпидемии, очень чутко реагируют на всякие социальные катаклизмы. Когда произошел распад, или развал, как угодно, или разрушение Советского Союза, я считаю, произошла большая трагедия, потому что люди стали разобщены, люди оказались без помощи, люди были брошены, был очень тяжелый период. Представьте, даже офицеры в то время не получали по 2-3 месяца зарплату, а офицерам нигде нельзя работать, ни в какой коммерции, ни подрабатывать. Мы покупали картошку, ехали, ее сажали в надежде вырастить урожай. Правда, всегда получалось, что мы собирали меньше, чем сажали, но это уже другой вопрос.

Появились новые проблемы. Например, в середине 1990-х годов из-за того, что перестали работать обычные медицинские регламенты, ослаб контроль, перестали делать некоторые прививки, например, от дифтерии, и мы получили крупнейшую вспышку дифтерии. Дифтерия, о которой сейчас уже почти все забыли, потому что она уходит на фоне прививок, тогда давала летальные исходы. Десятки, умирали десятки людей от дифтерии! Уже 1990-е годы, в середине 1990-х годов случилась эта ситуация. Люди отказались от прививок, и дифтерия стала распространяться. Не было сдерживающего фактора. Дифтерия поражает не только миндалины, это внешнее проявление. Что миндалины? Самое страшное – дифтерийный токсин, который поражает сердце! Самое страшное – это поражение сердца! Многие умирали от остановки сердца, происходил сильный отек, нарушение тканевых процессов.

Была дифтерия, потом другие проблемы, затем эпидемия вирусных гепатитов нас очень обеспокоила, потому что тоже не было нормального контроля. Но, тем не менее, мы выживали, мы работали, кафедра развивалась. В 1994-ом году произошла смена поколений, я стал начальником кафедры инфекционных болезней Военно-медицинской академии.

Елена Женина:

А как Вы попали в Детский научно-клинический центр?

Юрий Лобзин:

Вы взяли огромный период времени. Вначале был военный период, он был длительный. Ещё с 1994-го до 2000-го я был Главным инфекционистом Министерства обороны, потом заместителем начальника Военно-медицинской академии по научной работе, но я не оставлял инфекцию.

А почему детство? Объясняю. Дело в том, что солдаты – те же дети. Посмотрите, солдат – это 18-летний мальчик. Кстати, по некоторым международным классификациям детьми считаются люди до 20-ти лет. Когда я уже работал в Военно-медицинской академии, мне позвонили и сказали, что есть замечательный институт детских инфекций, единственной стране и головной, который в очень сложном положении, что там нужна помощь, нужен человек, который придет и там поможет наладить работу. Я согласился. Я согласился, хотя мог бы еще служить; я уже был в звании генерала, был замом по науке, и Президент мне продлил службу, до 60-ти лет я спокойно мог работать. Но предложение было интересным, все-таки, новое дело, и, кроме того, просьба была очень высокого уровня. Я не привык уходить от ответственности, я согласился.

Но, когда я пришел в институт, я увидел, что там положение дел значительно хуже, чем можно было предполагать. Это центр Санкт-Петербурга, Петроградский район, 2 гектара земли, на 2-х гектарах 4 здания: 3 здания постройки 1901-1902 года, ни разу капитально не ремонтировавшиеся, без подвальных помещений. Ни разу! Поскольку капитального ремонта не было, там все прогнило: проржавевшие трубы, груды мицелия с потолка свешивались, огромные щели в окнах, бедные дети там от сквозняков прятались, кирпичи вываливались, железное ограждение на балконах проржавело.

Елена Женина:

В этих зданиях были пациенты?

Юрий Лобзин:

Дети лежали! Там лежали дети, 350 коек! А 4-ый корпус, так называемый, новый, 1967-го года постройки, он вообще, как я потом выяснил, был построен на месте озера, которое просто засыпали. Кстати, на берегу озера еще стояла часовенка. Часовню снесли, засыпали озеро и поставили, так называемый, новый корпус. Но ведь природу не обманешь, озеро не просто так было там! Из Невы под землей был небольшой источник. Когда я зашел в подвал корпуса, там надо было надевать болотные сапоги, до середины бедра была вода, выплод комаров. Такая была ситуация.

Когда я все увидел, то, конечно, очень расстроился. Я очень расстроился. А что делать? Назвался груздем, полезай в кузов! Поэтому я всё сфотографировал, написал письма во все инстанции, куда можно: губернатору, министру, в Администрацию Президента. Услышали, пригласили в Москву, сказали: «Что Вы тут понаписали?! Это в центре города Петербурга?! Вы всё придумали!» Я говорю: «Нет, я не придумал, вот фотоальбом». Полистали: «Ну, знаете, вас проще закрыть, чем что-то делать». Я говорю: «Закрыть нельзя, мы единственное головное учреждение, которое определяет стратегию и тактику, вообще разрабатывает принципы диагностики и лечения. Мы не просто крупная больница, а научно-исследовательский институт, который для того и создан». После этого родилась федеральная адресная инвестиционная программа. Но, поскольку в то время мы уже были в ведении Федерального медико-биологического агентства, то огромную помощь оказал Владимир Викторович Уйба, он понял ситуацию и поддержал нас на 100 %.

Была разработана федеральная адресная инвестиционная программа, она была рассчитана на 5 лет. За 5 лет, не прекращая работу, не уменьшив ни на одного пациента, не нарушая санитарных норм и правил мы смогли провести реконструкцию с расширением. Один корпус мы снесли, который уже невозможно было ремонтировать, перемещали детей в другой корпус и так далее. Очень я благодарен сотрудникам, которые все понимали и шли на это. В итоге, конечно, удалось: 2 старых корпуса мы полностью снесли, на их месте сейчас построены 2 современных, отвечающих всем требованиям, с мельцеровскими боксами. Еще один отдельный корпус построен угловой, которого не было. Отремонтирован тот, 1967-го года, который утопал в озере – была большая работа, его пришлось как будто в ванну посадить, гидроизолировать, очень серьезная работа была. Еще у нас на территории была никому не нужная старая кочегарка, району она была не нужна. Губернатор Валентина Ивановна Матвиенко нам ее отдала. Она тогда, будучи губернатором, провела мощную работу по переоснащению Петроградского района, и вместо десятков мелких кочегарок появилось 2-3 мощных котельных. Старая кочегарка на нашей территории никому была не нужна, мы ее перевели в федеральную собственность и построили там симуляционный центр. Сейчас там обучаются врачи, каждый год приезжают по 120 иностранцев, обучаются у нас. Мы уже обучили почти 500 человек иностранных, создали настоящий симуляционный центр.

За 5 лет мы полностью завершили все преобразования, оснастились современным оборудованием, у нас 95 % оборудования экспертного класса. Поскольку Дмитрий Анатольевич Медведев постоянно контролировал процесс, то он приехал к нам на завершение программы. Он был очень доволен, когда приехал и увидел, что мы сделали. Его фраза: «Это жемчужина российского здравоохранения», – его слова, никто ничего не выдумывает. Ему очень понравились и боксы, и оборудование. Кстати, оборудование очень интересное, специальное оборудование для детей. Например, есть компьютерная томография и магнитно-резонансная томография. Специально для детей компьютерная сделана так, что облучение ребенка в 2 раза меньше, в отличие от взрослых.

Елена Женина:

Аппаратура наша, отечественная?

Юрий Лобзин:

Нет, аппаратура не отечественная. То же самое, оборудование МРТ, там сделаны специальные экранчики. Как ребенка обследовать? Он же не будет по команде выполнять и лежать. Либо его вводить состояние наркоза, чтобы обездвижить, или ему надо дать интересное дело. А какое интересное дело? Мультики посмотреть. МРТ внутри оборудован экраном, и ребенок лежит с удовольствием, на него надеты наушники, он смотрит мультик. Пока он увлеченно смотрит, удается провести процедуру. Это тоже специальное детское оборудование.

Сейчас наш центр по-прежнему является лидером, учреждением I категории. Мне очень приятно, потому что у нас и в научном плане рост, да и количество сотрудников увеличилось; когда я пришел директором, было 223 человека, а сегодня 599, почти 600. За 11 лет, 12-й год идёт численность выросла в 3 раза. Мы выполняем все указы Президента, у нас всё выплачивается, как и положено, сотрудники довольны. Когда я пришел, у нас в декретном отпуске была одна женщина, а сегодня их 40. Кстати, у нас одна медсестра-героиня недавно родила 8-го ребенка! Есть и такие! Её старшей дочке уже 25 лет, и старшая дочка сама родила ребенка, и они родили одновременно. Мама родила восьмого, и дочь родила, но приболела. Так маме пришлось кормить грудью и ребенка, и внука! Вот такая у нас есть героическая медицинская сестра, ей 44 года, она полна сил, энергии. Это говорит, наверное, о том, что люди чувствуют себя достаточно комфортно и защищено. Им нравится работа, им интересно.

У нас очень интересные научные исследования. Я Вам частично рассказал про антибиотикорезистентность. У нас лаборатория, отдел один из лучших в стране. Один из лучших в стране! Достаточно сказать: когда министр здравоохранения Вероника Игоревна готовила доклад на Генеральную Ассамблею ООН по антибиотикорезистентности от нашей страны, то она использовала работы профессора Сидоренко, выполненные в нашем центре, при подготовке доклада были использованы 3 статьи. Наверное, тоже о чем-то говорит. Мы не просто чистой наукой занимаемся, у нас в последнее время очень много сделано для оказания помощи тяжелым детям. К нам в отделение нейроинфекции поступают самые тяжелые дети с поражением мозга, мозговых оболочек, с тяжелыми вирусными инфекциями. Естественно, они находятся в отделении реанимации. У нас 2 отделения реанимации, где используются новые методики.

Я вспоминал менингококковую инфекцию. При менингококковой инфекции есть очень тяжелое осложнение септицемия, когда микроб распространяется по всему организму, поражаются все органы и системы. Особенно почему-то менингококк любит надпочечники. Надпочечники – очень маленькие образования на почках, но важные, они вырабатывают гормоны, определяющие и повышающие давление. Если происходит поражение надпочечников, чаще всего кровоизлияние, то человек обречен: давление не держит и всё. У нас есть новые методики, которые позволяют забрать токсин, забрать избыточные цитокины в крови, и спасти таким образом жизнь ребенку, это экстракорпоральная детоксикация. Из 17-ти детей, которые в последнее время прошли с этим синдромом поражения надпочечников, синдромом Уотерхауса – Фридериксена, мы только двоих не смогли спасти, а 15 смогли. То есть спасли детей, которые раньше заведомо считались инкурабельными. Это стоит очень больших затрат, и душевных, и материальных. Две бригады, меняя одна другую, 176 часов максимально, не отходя от больного. Это сколько дней? Больше недели, почти 10 дней, меняя друг друга, чистили кровь, чтобы забрать токсины. Вот, одна методика.

Мало спасти ребенка ― его надо же реабилитировать, надо восстановить и полностью адаптировать к жизни, чтобы он нормально учился, чтобы он вырос здоровым человеком. Сейчас у нас мощное реабилитационное отделение. Приведу еще один пример. Девочка 13-ти лет, нам ее привезли с Дальнего Востока, тяжелейшее вирусное поражение нервной системы, сидром Гийена – Барре – Ландри, паралич конечностей; вирус поражает мозг, и ручки-ножки не работают. Вначале дыхательная аппаратура, потом специальные препараты, противовирусное лечение, патогенетическое, а затем идет длительное восстановление. Раньше процесс занимал полгода, как минимум, сейчас, за счет оснащения нас современными приборами и оборудованием, мы поставили ее на ноги за 1,5 месяца. Есть прибор Motion Maker, адаптивная биосвязь. На ножки ребенку накладываются электроды, они снимают миограмму и посылают в компьютер свои данные. Компьютер высчитывает, какую конкретно мышцу из всех нужно запустить, простимулировать первой. Получается, очень хорошая программа.

Елена Женина:

Это сделано на основе искусственного интеллекта, или нет?

Юрий Лобзин:

Это еще не искусственный интеллект, но где-то приближается, потому что тут как? Это обратная биосвязь, работают организм и компьютер. Прибор швейцарский, естественно, наши специалисты специально ездили в Швейцарию, обучались. Мы спасаем таких детей. Девочка, кстати, занималась танцами, она нам станцевала, когда выписывалась.

Таким образом, и диагностика, и лечение – тяжелая интенсивная терапия, и реабилитация, все направления. Сейчас, поскольку мы стали спасать детей, которые раньше были обречены, выросла потребность в реабилитации, стоит вопрос о создании специализированного реабилитационного центра, которых раньше не было, специально для перенесших тяжелые инфекционные болезни. Вопрос решается. Владимир Викторович Уйба недавно ставил его на самом высоком уровне и получил одобрение и положительное решение. Я очень надеюсь, что нам удастся еще и реабилитационный центр увидеть. Вот такая сейчас ситуация.

Елена Женина:

Замечательно то, что Вы делаете! У Вас, конечно, огромный бэкграунд – и научный, и профессиональный, и планы большие. Очень приятно слышать, с какой любовью и с каким трепетом Вы относитесь к тому, что Вы делаете. Я думаю, что успех организации, которую Вы возглавляете, безусловно, зависит и от Вашего отношения.

Я бы хотела, чтобы Вы в конце программы рассказали о том, какие, на Ваш взгляд, качества нужны человеку, для того чтобы он был успешным в том, что он делает, в том, как он живет. Вообще, что такое успех и чем он определяется?

Юрий Лобзин:

Какой-то очень сложный вопрос Вы задаете. Я очень доволен командой, которая у меня сформировалась в институте. У меня великолепные сотрудники, мы делаем единое дело и получаем от него удовольствие. Наверное, надо получать удовольствие от того, что делаешь, надо любить дело, которым ты занимаешься. Например, обход, мы идем в палату к тяжелому ребенку, он плачет, капризничает. Рядом со мной наш опытный педиатр. Тут надо не только любить, наверное, но и обладать особыми качествами: она подходит к ребенку, и вдруг он к ней протягивает ручки и начинает улыбаться. Вот, что это такое? Как на это ответить? Я не знаю. Это, наверное, и любовь, и доброта, и стремление помочь, целый комплекс качеств. Но, это большой труд! Легко рассказывать, но на деле – бессонные ночи, у нас все врачи отдают себя без остатка.

Елена Женина:

Неравнодушие, наверное, в первую очередь?

Юрий Лобзин:

У нас ни одного равнодушного человека нет, все выкладываются и все понимают. А нагрузки возрастают, в последнее время нагрузки очень большие и серьезные. Поскольку мы реальный центр, каждый день 3-4 видеотелеконференции, к нам обращаются из всех субъектов. Мы центр, и обращаются практически из всех городов России. Наши сотрудники выезжают для оказания помощи, выезжают в составе бригад Федерального медико-биологического агентства, оказывают помощь на местах и так далее. Какие качества? Наверное, все сказанное и самоотверженность. Когда первый раз надо было выезжать, я удивился. Я же в прошлом военный, я помню, как мы снаряжали одну нашу группу, когда в Индонезии было цунами, я оставался за начальника академии, ― я целую неделю собирал офицеров и укладку! А здесь мне Владимир Викторович неожиданно позвонил утром, и я сказал, что да, а вечером наша бригада, женщины, уже уехали! Потрясающе! Что это такое? Это высочайшая внутренняя готовность и понимание, что надо помогать, другого объяснения здесь нет. Это ответственность.

Елена Женина:

Можно сказать, ответственность, служение, огромная любовь к делу, которым ты занимаешься.

Юрий Лобзин:

Конечно! Наверное, так можно ответить на вопрос. Я очень люблю своих сотрудников, свой коллектив, и мне иногда горько, когда они получают незаслуженные упреки. Такое бывает тоже, к сожалению, но это отдельная тема.

Елена Женина:

Я очень рада, что Вы сегодня приехали к нам! Огромное Вам спасибо за то, что Вы нашли время приехать, рассказать, поделиться тем, что Вы делаете, и рассказать обо всём с такой любовью! Мне хотелось бы, чтобы все, кто нас сегодня смотрел и слушал, понимали, что такое труд врача, насколько это самоотверженная работа, сколько она требует и концентрации, и сил, и отдачи! И, конечно, это бесконечная доброта! Я искренне желаю Вам, чтобы Вы построили такой центр, который Вам необходим, чтобы Вы его возглавили и продолжали выстраивать то, что Вы делаете, чем сейчас занимаетесь!

Юрий Лобзин:

Спасибо большое!

Елена Женина:

Еще раз огромное спасибо!

Напоминаю, что в гостях у нас был Юрий Владимирович Лобзин – заслуженный деятель науки Российской Федерации, академик Российской академии наук, профессор, доктор медицинских наук и директор Детского научно-клинического центра инфекционных болезней ФМБА России.