Денис Остроушко:

Здравствуйте, в эфире Медиаметрикс, «ЗОЖ через молодежь», это программа об общественном здоровье и здоровом образе жизни в целом. Меня зовут Денис Остроушко. Рядом сегодня моя замечательная соведущая, волонтер, медиа-волонтер, тьютор РНИМУ имени Пирогова Елизавета Раймулла. 10 октября мы отпраздновали Всемирный день психического здоровья. Мы не стоим в стороне от мировых трендов и решили поговорить о психическом здоровье. Есть психотерапевты, психиатры, есть клинические психологи. Но тут один мой знакомый говорит: «А ты знаешь, что недавно открылась клиника кризисной помощи?» Мне стало так интересно, что я пригласил специалиста оттуда. И поэтому сегодня у нас в гостях Анастасия Ильина — клинический психолог, арт-терапевт клиники кризисной помощи при центре имени Сухарева Департамента здравоохранения города Москвы. Клиника кризисной помощи — звучит, как будто Вы там спасаете всех и от всего.

Анастасия Ильина:

Почти так. На самом деле, клиника кризисной помощи не так давно была представлена в Москве. Мы занимаемся помощью детям, подросткам и их семьям, которые оказались в трудной жизненной ситуации. То есть если что-то у подростка и его семьи приключилось, то мы имеем для оказания помощи круглосуточный стационар, боксированное участие, это часть острого отделения, и сейчас должен открыться дневной стационар. То есть это отделение на базе больницы, которое оказывает лечебную и в том числе психологическую поддержку для подростков и их семей.

Денис Остроушко:

Но ведь центр Сухарева этим и занимался.

Анастасия Ильина:

Да, но наше отделение специализируется больше на помощи в кризисных ситуациях подросткам. Есть разные отделения, и центр Сухарева принимает детей от года до 18-летия. Такая кризисная помощь, особенно для подростков и их семей, становится все более популярной, и все больше семей обращаются за такой помощью И подумали про то, чтобы собрать ту аудиторию, которая располагается по разным отделениям, в одну, для того чтобы максимально эффективно оказывать помощь. И в нашем новом отделении мы больше делаем ставку на психологическое и психотерапевтическое сопровождение, нежели на врачебное вмешательство, хотя без него мы никуда не денемся.

Елизавета Раймулла:

А каким образом организовано это отделение? Это стационар, или пациенты лечатся амбулаторно и просто приходят к Вам на прием?

Анастасия Ильина:

Все начинается, как правило, с боксированной части. Туда попадают подростки, у которых нет анализов и которые попадают по скорой, либо их переводят из других больниц. Когда в жизни у подростка что-то случается, и родители либо врачи принимают решение о госпитализации, тогда они отправляют подростка к нам в отделение, в боксированную часть. Дальше, как только собирается достаточное количество анализов, или острота состояния снижается, тогда подросток переводится в общую часть, палатную, где он может дальше проходить лечение, реабилитацию, занятия. Этот стационар, он круглосуточный, то есть, 24/7, выходные, праздники, подросток находится на базе этой линии.

Мы сейчас ждем открытия амбулаторного звена, для того чтобы мы часть подростков могли не держать в стенах больницы, а чтобы они могли уходить домой, спокойно ночевать, быть с родителями, родными, близкими, друзьями и приходить только за получением помощи.

Денис Остроушко:

Вы ставите диагнозы?

Анастасия Ильина:

Нет, психологи не ставят диагноз.

Денис Остроушко:

Вы говорите: «Тебе нужна помощь», — и оставляете у себя?

Анастасия Ильина:

Нет. Решение о госпитализации принимается только в экстренных случаях, когда подростку действительно нужна помощь в стационаре, когда он не справляется с внутренним состоянием, когда его состояние и его действия могут угрожать его жизни, жизни окружающих. Бывают разные состояния, когда он может угрожать жизни других людей, когда нужна быстрая диагностика его состояния и подбор медикаментов, потому что не всегда можно подобрать лечение, просто приходя к врачу-психиатру на осмотр или к другим врачам. И тогда нужно круглосуточное наблюдение изо дня в день, чтобы понять и подобрать верное лечение.

Для некоторых семей у нас в центре на базе кризисного отделения помощь оказывается бесплатно, для всех тех, кто имеет московскую прописку, потому что центр прикреплен к городу, к Департаменту здравоохранения Москвы. И поэтому для некоторых семей и подростков бывает выгодно получать большую психотерапевтическую помощь и психологическую работу на базе стационара, нежели ездить по разным местам в Москве. И это очень объемно по разным затратам. Поэтому тогда стационар бывает хорошим решением интенсивной работы за определенное количество времени.

Елизавета Раймулла:

Они поступают в бокс и нужны обязательно анализы. Какие анализы нужно взять, чтобы потом провести психологическое лечение?

Анастасия Ильина:

Анализы нужно собрать для того, чтобы понять, это санэпидемнормы. Это как в любой другой больнице. Прежде чем ребенка устроить в детский сад, вы тоже сначала сдаете анализы, чтобы понять, что этот человек может находиться среди других детей, там обязательный список прививок, чем человек болел, справка о контактах. Это обычные анализы, такие же, как нужны для поступления в обычную больницу, соматический стационар, ничего специального.

Денис Остроушко:

Не очень принято вслух говорить о том, что существуют трудные подростки, из неблагополучных семей.

Анастасия Ильина:

Это миф о том, что госпитализируются только подростки из неблагополучных семей.

Денис Остроушко:

Мы говорим о том, что в Москве все хорошо. А тут оказывается, что есть неблагополучные дети, которым нужна помощь, и открывают целую кризисную клинику. И это звучит довольно странно. Но, получается, не только трудные дети могут попасть к Вам?

Анастасия Ильина:

Конечно, не только трудные. Этот лозунг «Все хорошо» очень условный. Понятное дело, что мы можем иметь разное настроение в течение одного и того же дня. Мы можем иметь в жизни разные кризисные периоды, в которых нам тоже периодически нужна помощь специалиста. И в наших головах живет большая стигма по поводу обращения за психологической помощью, а уж тем более за психиатрической помощью. У нас люди сейчас только обучаются ходить к врачам, потихонечку в голову заходит мысль о том, что если зуб болит, надо дойти все-таки до стоматолога, а не сидеть дома неделю и не ждать, когда флюс уже будет такого размера, что невозможно дома сидеть, или не ждать, пока желудок отвалится, пока будут еще какие-то симптомы, а все-таки стоит дойти до врача. В сфере психологического консультирования и в сфере психиатрического профиля пока что у нас в стране, в городе мы только приближаемся и осваиваем эту тему. Это очень страшно, эта стигма в нас живет. Нормальным считается заботиться о своем здоровье, чистить зубы 2 раза в день, принимать душ, есть пищу, принимать еду, но не нормально ходить на прием к психологу или побывать на приеме у психиатра. Но кто сказал, что это не нормально? Вообще-то психика и тело – это 2 феномена, которые друг без друга не живут, потому что если бы не было психики, то мы бы не были людьми.

Денис Остроушко:

В рамках этой стигматизации кто к Вам обращается? Вы просто находите этих подростков на улице, их привозит скорая помощь, или родители говорят: «Ладно, отведу ребенка»? Или звонят? Когда мы читаем «Кризисная помощь», кажется, как будто что-то срочное, не просто отвести в любую психиатрическую больницу.

Анастасия Ильина:

Она одна в Москве, которая принимает детей и подростков. Кризисная – это означает, что к нам обращаются самые разные семьи. Их обращение не зависит от их материального положения, статуса, достатка, а зависит от той специфики помощи, которая нужна сейчас подростку или его семье. Это нормально, как и любой человек, подросток, особенно в силу своего непростого возраста, периодически сталкивается с разными трудностями. Это травля в школе, это может быть насилие, горе, потеря близких. Это может быть самоповреждающее поведение. И в этих случаях, когда требуется помощь и сопровождение специалистов, одним из решений может быть стационар.

Еще раз повторюсь, что не всегда нужен стационар. Иногда достаточно просто похода к психологу, просто наблюдения на всякий случай врача-психиатра, если есть некоторая симптоматика. Но в некоторых случаях нам нужно пройти чекап нашего психического здоровья. В некоторых случаях мы можем получать помощь, реабилитацию, проходить лечение в больнице.

Елизавета Раймулла:

Мы очень много говорим слово «подросток». С какого возраста к Вам поступают пациенты и с какого возраста могут возникнуть психологические проблемы у детей?

Анастасия Ильина:

К нам в клинику кризисной помощи поступают подростки от 11 лет до совершеннолетия. А психологические трудности могут возникнуть в любом возрасте. В течение того, как человек развивается, живет, он может сталкиваться с разными трудностями. И в какие-то моменты он точно может справляться самостоятельно, в какие-то моменты он может обращаться за помощью к своим близким, родителям, друзьям, учителям, коллегам. Но в какие-то моменты уже требуется включение специалиста.

Когда мы говорим о теме жизни и смерти, когда мы говорим про повреждения и саморазрушающее поведение, когда мы говорим о ситуации очень острого стресса, когда ребенок-подросток теряет родителей, или когда семья отказывается от ребенка, неважно, кровная семья или приемная семья, или когда подросток, который заболевает большим физическим заболеванием, то иногда мы можем видеть и некоторые последствия его душевных переживаний в виде депрессивных тенденций или других аффективных расстройств.

Денис Остроушко:

В рамках этой стигматизации как много родителей думают о том, что пора отвести ребенка и звонят в клинику кризисной помощи? Или все-таки находят этих детей где-то?

Анастасия Ильина:

По большей части, мы сейчас имеем вынужденные госпитализации. Таких родителей пока что не много, которые сидят дома и думают: «А не сходить ли нам в клинику кризисной помощи? Наверное, Васе надо подтянуть математику, физику, биологию, что-то он подрался на прошлой неделе с учителем по физкультуре». Конечно, таких историй почти нет, либо их очень мало. Но чаще всего это подростки и их семьи, которые вынужденно оказываются быть госпитализированными, то есть если что-то у них случается дома, родители не знают, что делать с подростком, который стоит на окне и говорит: «Я сейчас буду прыгать вниз».

Денис Остроушко:

Сразу понятно, что тут надо звонить.

Анастасия Ильина:

Во-первых, они сначала звонят в обычную скорую, а потом скорая вызывает другую психиатрическую бригаду. Или когда подросток попадает с большими самоповреждениями в хирургию, травматологию, ему зашивают его раны и дальше направляют на реабилитацию в клинику кризисной помощи. Или когда у подростка появляются разные мысли на тему жизни и смерти на фоне депрессивного состояния, и он может просто попасть в школе к психологу, тот увидит, что с ним что-то не так, и отправит его на консультацию к врачу-психиатру либо к психологу, и те люди поймут, что риск высокий, что состояние очень тяжелое и нужна госпитализация. Чаще всего это условно вынужденные госпитализации, когда острота того кризиса, который переживает подросток и его семья, очень велика, когда невозможно справиться в домашних условиях с тем, что происходит. Мы работаем меньше года, и за это время лечение получили больше 330 подростков и их семей.

Помимо арт-терапии, я занимаюсь еще семейной реабилитацией. Поэтому они у меня все вместе, не отделены. Могу сказать, что из этих 330 человек 80% подростков имели в той или иной степени выраженность суицидального поведения.

Денис Остроушко:

Я буквально вчера листал интернет и читал большую статью про шизофрению. Там говорилось, что родители замечали у своего ребенка изменения в поведении, он не знал, что ему хочется, после 9 класса бросил школу, потом бросил колледж, пошел работать на одну работу, потом на другую, метался, уезжал, возвращался, и в итоге они думали: «Ну бывает, такой характер, такое настроение», – терпели. Но теперь понятно, что это все-таки суицидальные наклонности.

Анастасия Ильина:

Не только, но это достаточное количество. Такие вещи связаны, скорее всего, с некоторой стигмой и просто отсутствием информации, потому что этому же не учат в школах. Мы учимся логарифмам, правилам русского языка, но мы не знаем, что такое психическое здоровье, как о нем заботиться и как заметить признаки нездоровья у себя или у другого, и уж тем более у детей. Поэтому родители иногда находятся в растерянности и по-бытовому думают о том, что в 5 лет ребенок не говорит, но все близкие и родственники говорят: «Ну это же мальчик, а мальчики позже начинают говорить, ничего страшного». Потом проходит еще год, а прогресса не случается, и только к 6–7 годам родители обращаются уже с руками на голове и говорят: «Боже мой, спасите, помогите, что теперь делать?» А время упущено. Если бы у людей была некоторая информированность про то, что делать в таких ситуациях, то можно было бы много чего сделать – здесь подлечить, здесь побольше добавить коррекции, здесь включить дополнительных специалистов. То же самое и с кризисными историями, если бы иногда родители и подростки учились у себя отслеживать разные признаки, и это было бы нормально, пойти к психологу и поговорить об этом.

В Москве тысячи психологов, которые оказывают помощь, как бесплатную, так и платную, в этом нет трудностей. Или пойти на прием к врачу-психиатру в поликлинику, чтобы на него никто пальцем не показывал, что он псих ненормальный, и что он что-то не то делает, то тогда, возможно, меньше бы людей страдало. Мы можем предположить, что меньше людей так сильно переживали бы кризис и больше могли бы направить внимание на свой рост, на свое развитие, благополучие как физическое, так и психологическое.

Денис Остроушко:

Если родитель заметил минимальные изменения в поведении ребенка или что-то заподозрил, сразу вызывать кризисную помощь? Я бы не хотел, чтобы мой ребенок лежал в одной палате с тем, кого привезли по скорой. Понятное дело, что это стигматизация, и я говорю о том, что в головах может быть у людей.

Анастасия Ильина:

Так много родителей думают. Когда уже случился кризис, эпизод, и этот подросток находится у нас в отделении, родители приходят на семейную консультацию и говорят: «Но тут же не все психи, мой-то здоровый». «Здесь они рассказывают про мысли о смерти». «А тут кто-то про наркотики, мне ребенок рассказал, что они там обсуждают». Но когда начинаешь задавать вопросы и прояснять, та выборка, которая находится в клинике, не сильно кардинально отличается от того, что мы встречаем на улице каждый день. И мы не знаем, о чем говорят подростки во дворе, и мы не слушаем, мы не читаем их переписки Вконтакте. А когда родители вскрывают переписки Вконтакте, они делают большие удивленные глаза и говорят: «Боже мой, я никогда не знала, что мой вообще так может».

Денис Остроушко:

Вернемся к Вашей клинике. Вы их пациентами называете?

Анастасия Ильина:

В обсуждении с врачами они для нас пациенты. Но при работе с семьей и подростком у нас не принято так называть.

Денис Остроушко:

С пациентами работают психологи, психиатры. Нужна ли переподготовка для работы с кризисными, или стандартного обучения в вузе хватает?

Анастасия Ильина:

Стандартного обучения в вузе никогда не хватает, особенно для психолога, который всю свою жизнь, каждый день, каждые выходные пропадает на семинарах, на личной терапии, на супервизе. Но, тем не менее, хорошо бы, чтобы специалист, который специализируется на помощи в кризисных ситуациях, имел дополнительные знания в области кризисной психологии или в кризисных ситуациях.

Денис Остроушко:

Приходит к Вам человек, который работал до этого в стандартном психиатрическом отделении. Сразу ли он может работать с детьми, или надо подготовиться, потому что это другие пациенты?

Анастасия Ильина:

Я открою страшную тайну, что в патологии нет ничего такого, чего нет в норме. Это означает, что мы привыкли много фантазировать, что это вот такие пациенты или другие пациенты. У людей, которые болеют ментальными расстройствами, нет ничего такого, чего нет у нормального человека. Это просто будет чуть-чуть в искаженном виде, чего-то больше, чего-то меньше, но это не инопланетяне, это такие же люди, как и мы.

Елизавета Раймулла:

Каким образом происходит лечение? Вы общаетесь отдельно с пациентом и затем работаете с его семьей, или это все вместе, вы сидите, разговариваете, есть какие-то методики?

Анастасия Ильина:

Все вместе. Мы сейчас в процессе осваивания такого направления, как использование многопрофильной бригады, когда сразу много специалистов включается в работу с подростком и с его семьей. У каждого подростка и семьи есть обязательно лечащий врач. Это врач-психиатр, который при необходимости назначает лекарственные препараты, которые будут улучшать его состояние. Дальше обязательно со всеми подростками работает семейный психолог, и с его семьей, для того чтобы понять системный контекст и что происходит вокруг подростка, куда можно направить свое внимание для помощи, потому что помощь подросткам и детям невозможна без включения семьи.

Мы временные люди в жизни этих подростков, в жизни этих семей. Им дальше жить в той жизни, к которой они привыкли. Им дальше самим договариваться. А родителям нужно знать, на какие симптомы обращать внимание или не обращать внимание, какие их действия улучшают состояние, какие наоборот, ухудшают состояние подростка, даже если он болеет депрессией или шизофренией, тем не менее, все равно мы влияем друг на друга. Это семейный психолог.

У нас достаточно много групповой психотерапии, то есть несколько раз в неделю, на данный момент у нас 2 обязательных занятия в неделю и еще 3 по выбору. В зависимости от состояния, от интересов подросток может выбирать тему и идти либо не идти. Есть обязательная часть, а есть дополнительная в зависимости от темы и потребностей подростка.

Денис Остроушко:

Я представил это с обычными таблетками: «Вот вам 3 таблетки, 2 пьете, третью захочешь – пей, не захочешь – не пей».

Анастасия Ильина:

Дальше добавляется в некоторых случаях индивидуальная терапия. Это для тех подростков, которые не могут про все темы говорить в своей группе, либо с родителями, либо с врачом. Есть индивидуальные психологи-корректоры, которые дополнительно работают с подростками. И плюс еще огромный спектр реабилитационных дополнительных мероприятий, которые назначает врач, начиная от самых простых занятий, как йога, ЛФК, и заканчивая творческими мастерскими, студией ИЗО, кулинарной студией, фотокружок, диджейская студия, мим-терапия, театротерапия, арт-терапия, песочная терапия, биологическая обратная связь. Это только для подросткового возраста. Есть много разных направлений, которые можно миксовать, для того чтобы социализировать этих подростков и чтобы они осваивали новые навыки.

Денис Остроушко:

Кто такой арт-терапевт?

Анастасия Ильина:

Это направление в психотерапии, которое занимается психологической помощью и реабилитацией людей с помощью средств искусства, с помощью творчества, разных подвидов искусства происходит реабилитация и психотерапевтическая поддержка человека. Арт-терапия – очень уникальный метод, она подходит для любого возраста, начиная от самого маленького и заканчивая совсем старшим поколением. Неважно, сколько тебе лет, какого ты пола, какой ты расы, мы все что-то делаем в своей жизни, мы все что-то создаем, и это всегда может стать поводом для разговора с психологом.

В последнее время слово арт-терапия набирает обороты, и его не всегда верно используют. Я всегда стараюсь разъяснить про то, что арт-терапией можно назвать работу с психологом, но никак не просто просмотр фильма, просмотр кино, театра, либо просто на выставку Ван Гога сходил и уже проарттерапевтировался. Конечно, у искусства есть некоторое положительное влияние. Всем полезно периодически ходить на выставки, читать художественные книги и быть связанным с творческим миром. И не только с помощью того, что я перечислила, все, что мы делаем, начиная от кулинарии и заканчивая написанием писем в Инстаграм, это тоже некоторое творчество.

Денис Остроушко:

Про блоготерапию я уже слышал.

Анастасия Ильина:

Но если там нет психолога, если там не фигурирует психотерапевт, то мы не можем назвать это в полной мере арт-терапией. Мы можем назвать это арт-педагогикой, приятными занятиями, хобби. Но арт-терапией мы можем назвать тот процесс, где существует 3 субъекта или объекта этого занятия – это человек, или психологическим языком это называется клиент, когда есть творческий объект, то есть тот творческий продукт, который создает клиент в процессе терапии, и когда есть третий – это психолог, психотерапевт, можно по-разному называть этого человека, который сопровождает его в этом процессе. Он сопровождает и ведет с ним диалог, беседу в процессе создания творческого продукта и после. И для того чтобы проводить полноценную арт-терапию, у психолога обязательно должно быть повышение квалификации в области арт-терапии, потому что там есть своя специфика. Это интересная область, которая бывает очень полезна.

Елизавета Раймулла:

Как это работает? Пациент приходит на арт-терапию, и таким образом он показывает свои эмоции, истинные мысли, которые у него есть, и психотерапевт их анализирует? Или это нужно для того, чтобы избавиться от этих эмоций?

Анастасия Ильина:

Можно и то, и другое, в зависимости от задачи. Сейчас модно искать предназначение, модно быть сложным.

Денис Остроушко:

Оно работает на серьезных болезнях или это только депрессия?

Анастасия Ильина:

Приходит человек с депрессией на прием, на занятие арт-терапией. Как любую психотерапевтическую работу, я буду начинать с того, чего хочет этот человек, какой запрос у него – излечиться от депрессии, или хочет себя лучше чувствовать, или понять, из-за чего у него случилась депрессия. То есть это разные вещи и это разные направления работы. И мы договариваемся, про что мы будем работать. Допустим, ему интересно посмотреть, откуда появилась у него депрессия, или как ему улучшить свое самочувствие, как ему помогать, потому что антидепрессанты достигают своего эффекта только через 2 недели, потому что у этого лекарства накопительный эффект. И вот он говорит: «Ну что, мне 2 недели теперь страдать? А как я могу хоть как-нибудь себе помогать?» И тогда мы будем делать творческие работы.

Есть разные направления в арт-терапии, необязательно только рисовать рисунки, можно делать любые продукты, которые только возможно, начиная от лепки. Это может быть пластилин, глина и другие материалы. Это может быть песок, ландшафт. Сейчас набирает популярность ландшафтная терапия, когда люди делают скульптуры, когда они что-то сажают своими руками.

Денис Остроушко:

И все-таки как это работает?

Анастасия Ильина:

Арт-терапевт, владея некоторой методикой и базой своих знаний, всегда знает, какую тему или какую технику предложить в данный момент для того, чтобы помочь человеку исследовать его запрос. Например, мы начинаем с базового рисунка, автопортрет. Я прошу человека нарисовать автопортрет. Я обладаю определенными знаниями и скажу ему, каким материалом мы будем делать тот или иной рисунок, потому что в зависимости от материала, с которым мы работаем, тоже есть разный эффект. Для первого знакомства, для первого контакта я попрошу его сделать этот рисунок пастелью. И мой пациент берет в руки пастель, которую он вообще первый раз в жизни видит, и начинает что-то рисовать.

Человек сформулировал запрос, а дальше он делает некоторый продукт. Когда мы находимся в творческом процессе, то тот продукт, который мы делаем, чаще всего проецируется из бессознательных слоев психики. Это из глубинных структур, которые у нас где-то далеко живут. Например, он нарисует образ суперотличника, за партой сидит, или принцессу на горошине, то есть как он себя представляет, или грустного человека. И дальше мы начинаем работать с этим рисунком, как с некоторым еще одним субъектом. Мы чуть-чуть его отдаляем, и я начинаю задавать вопросы клиенту, который делал этот рисунок, о том, что он видит, что он чувствует, когда смотрит на этот образ, что с ним происходит, как ему было рисовать. И даже иногда прошу отделить этот продукт от себя и представить, как будто это сделал другой человек.

Даже если человек очень сильно контролирует сознательно, что ему надо нарисовать, невозможно все проконтролировать, потому что руки и тело знают больше, чем мы в голове себе напридумываем. И дальше мы расшифровываем ту символику и сопоставляем с теми эмоциональными реакциями, которые возникают внутри человека. Это удивительный процесс, магический, живой, потому что каждый раз человек удивляется: «Ого, а я вообще этого не имел в виду».

Денис Остроушко:

Но без Вашего участия человек дома, с друзьями, никогда до этого сам не дойдет?

Анастасия Ильина:

Нет, потому что нужен третий, нужно зеркало, тот проводник, который будет в этом процессе сопровождать, или даже замечать, потому что иногда наши защитные механизмы нас часто обманывают. Понятное дело, что психика так защищается, но тем не менее. Нам кажется: «Да нет, меня не пугает вот эта кровища и решетки на окнах». А мы видим, что уже руки затряслись, и слеза покатилась.

Денис Остроушко:

Это похоже на работу психолога, как будто придумали новый инструмент, как вывести человека из равновесия, чтобы он все-таки рассказал. Мы обещали поговорить о советах родителям, чтобы их дети не попали в клинику кризисной помощи.

Анастасия Ильина:

Не бойтесь обращаться за помощью. Если вы чувствуете, что в вашей жизни или вашего ребенка происходят какие-то истории, ситуации, с которыми вы не знаете, как справляться, это нормально, мы все живые люди, мы не обязаны это знать на 100%, не бойтесь обращаться за помощью ни к каким врачам. Это большой миф, что и психологи, и врачи-психиатры ставят на учет, и крест на всю жизнь. Лучше профилактически сходить, посоветоваться и задать вопросы специалистам, нежели ждать время, когда оно будет совсем упущено.

Второе – говорите о том, что вас беспокоит не только с врачами, со специалистами, а внутри своей семьи. Задавайте вопросы подростку или ребенку, если вы волнуетесь и беспокоитесь. Говорите своему партнеру, супругу, если вас что-то беспокоит, задавайте вопросы, и даже сложные вопросы на тему жизни и смерти, и на тему его отношения, и на тему его состояния. Очень важно этот контакт поддерживать и иметь разделенную информацию, разделенный опыт, чтобы дальше всем вместе преодолевать разные события. И третье – заботиться о себе, не только о своих близких, обращать внимание на то, что с вами происходит.

Денис Остроушко:

За нашим психологическим и психическим здоровьем следят другие врачи, не Вашего центра.

Анастасия Ильина:

Тем не менее, когда родитель, сталкиваясь с симптомами у своего ребенка или подростка, посмотрит не только на него, но и на себя, так часто бывает, что подростки и дети болеют, когда родителям нужна помощь, для того чтобы эту тему привнести в семью, для того чтобы все стали обсуждать, друг на друга смотреть и про себя тоже вспоминать.

Елизавета Раймулла:

Бывает такое, что Вы общаетесь с родителями и выясняется, что у них есть личные проблемы, и Вы отправляете их к взрослым психотерапевтам?

Анастасия Ильина:

Конечно.

Елизавета Раймулла:

Как не навредить ребенку? Ведь очень часто психологические проблемы взрослых из детства, и очень часто они от родителей.

Анастасия Ильина:

Самое вредное то, что могут сделать родители для ребенка, это насилие. Если тему насилия развивать и продолжать, то это точно вредно для всех детей. Жестокость по отношению к детям и подросткам точно не полезна. А все остальное очень индивидуально, культурально обусловлено и очень по-разному в разных семьях работает.

Денис Остроушко:

Спасибо большое, Анастасия. Будьте здоровы своей головой. Увидимся в следующих выпусках.