М. Лужковой:
Здравствуйте, товарищи! В эфире передача «Тинейджер-ньюс» на радио «Медиаметрикс» и я, её ведущий Марк Лужковой. Сегодня у меня в гостях Олег Дружбинский. Привет!
О. Дружбинский:
Привет, друзья! Сегодня я тут затесался в «Тинейджер-ньюс» и буду со своих стариковских позиций осуждать, поправлять и, скажем так, направлять молодое поколение.
М. Лужковой:
Молодое поколение в лице Марка Лужкового.
О. Дружбинский:
По крайней мере, ты будешь олицетворять. То есть у нас сегодня будет происходить такая битва сопляков и динозавров.
М. Лужковой:
Битва, я бы сказал, поколений даже.
О. Дружбинский:
Ну хорошо, поехали.
М. Лужковой:
На этой неделе вообще случилось очень много интересных событий. И развернулась новая киноэпопея – Европейская киноакадемия потребовала выдать Кирилла Серебренникова на свободу, выдать его из заключения на свободу. Они признают, что характер его задержания был политическим.
О. Дружбинский:
Отличная история! Вообще, знаешь, помимо киноакадемии, я выскажу своё мнение, я прочитал огромное количество комментариев, постов в Фейсбуке и других соцсетях, статей, открытых писем, много чего на эту тему по поводу Кирилла Серебренникова. Но я вот тебя сейчас спрошу, молодое поколение, ты как ко всей этой истории относишься?
М. Лужковой:
Мне кажется, что такой режиссёр, как Кирилл Серебренников… Я вообще начну издалека, как обычно я люблю это делать. У нас в России так происходит, что у нас в определённые года происходит эпопея с режиссёрами. Раньше это был Кончаловский, Германика, Михалков, какие-то там с ними были скандалы. Вот совершенно недавно мы смогли наблюдать скандал Учителя и Поклонской, то есть «режиссёр Учитель» постоянно мелькало. И сейчас началась эпопея этого режиссёра Серебренникова. И, вы знаете, я посмотрел его один фильм, он снимает на такую достаточно провокационную тему. И вот недавно как раз-таки скандал со спектаклем «Нуриев». Мне кажется, что, может быть, там действительно что-то есть такое, за что его хотят прижучить, так сказать, опрессовать, репрессировать, я не знаю. Я б не назвал это сталинскими временами, но мне кажется, что по отношению к нему, может быть, велика вероятность какой-то несправедливости.
О. Дружбинский:
О’кей, я с тобой соглашусь, хотя я считаю, что по отношению к нему термин «справедливость или несправедливость» не совсем корректен. Я изложу свою точку зрения, вернее, две точки зрения, которые, так скажем, противоположны друг другу, и мы их видим все на поляне. Одна точка зрения звучит следующим образом, что неважно, украл он эти деньги или нет, важно, что наше законодательство, в том числе налоговое, не даёт возможности в нормальном виде ставить спектакли на бюджетные деньги. Но спектакль на самом деле был и, если там были какие-то нарушения, то это совершенно не аргумент для того, чтобы арестовывать художника. Это одна такая распространённая точка зрения. Но надо обратить внимание, что он под домашним арестом сейчас находится, не в камере. И он сейчас, что называется, находится в статусе подозреваемого. Вторая точка зрения, тоже достаточно распространённая, что, извините, граждане, человек воровал, значит, он должен быть наказан. Если он не воровал, значит, он не должен быть наказан. Это достаточно справедливый и разумный подход, потому что в данном случае кто-то украл, кто-то не украл, давайте мы всё-таки разберёмся, что на самом деле происходило. Если человек виновен, неважно, великий он художник или не великий художник, давайте мы его соответственно накажем. В ответ на эти аргументы либеральная публика, которая поддерживает Кирилла Серебренникова, заявляет, что: а) его могли оговорить; б) это человек, который является славой нашего театрального искусства, и поэтому к нему не надо относиться как попало и т. д. и т. п. Точка зрения обеих сторон понятна, но она, на мой взгляд, неверна и с первой, и со второй стороны. Постараюсь объяснить, и ты можешь со мной поспорить. В чём тут дело? Как мне кажется, дело в следующем. Со времён советского строя существовала обычная стандартная схема существования творческой элиты. Государство давало бюджетные деньги, а творческая элита на эти деньги покусывала за ляжки советскую власть.
М. Лужковой:
В общем, нелогичная такая.
О. Дружбинский:
Но тем не менее. Кто-то не покусывал, но в большинстве своём – фига в кармане, какая-то там критика, не критика. Но так или иначе это уже поколениями было выстроено: вы нам даёте деньги, а мы вас за это тихонько хаем, поливаем. И эта система, соответственно, совершенно логично перешла и в сегодняшнее время, потому что Министерство культуры даёт огромные деньги на поддержку театров и других всяких художественных произведений. Это, что называется, традиционно перешло из одной в другую страну. И во многом этот подход был выстроен следующим образом: ты художник, мы тебе даём денег или финансируем театр, или спектакль, или постановку, а ты просто делаешь, что хочешь, потому что ты великий. И художники к этому, естественно, привыкли, что вот именно так.
М. Лужковой:
К безнаказанности такой, да?
О. Дружбинский:
Дело не в безнаказанности. Понимаешь, Марк, дело не в безнаказанности. Вот представим, что ты – тебе ещё, может быть, рано, - но представим, что ты отец семьи и ты эту семью содержишь на свои деньги. И, допустим, твоя жена на твои деньги существует, но она тем не менее всё время норовит тебе сказать про тебя какую-то гадость. И иногда ещё говорит: «А ты мне вообще обязан давать деньги. А то, что ты такой мерзавец и негодяй, за это я могу тебе изменять и всё, что угодно, делать». Внимание! На мой, что называется, может быть, консервативный взгляд должна быть выработана одна принципиальная позиция. Если ты содержишь эту историю, то ты должен требовать к себе уважения. Внимание, требовать – не просить, не как-то договариваться.
М. Лужковой:
Ну, может быть, как-то чек Минкульта покажете?
О. Дружбинский:
Ты знаешь, если пример с женой, то ты не должен с ней говорить: «Ну, может быть, ты хотя бы при друзьях меня не будешь опускать публично и говорить, что я такой-сякой». Нет, ты должен требовать уважения, если ты это финансируешь. Это просто подход в семье, а теперь, что касается искусства. Поскольку уже такой продолжительный период времени вырабатывалась привычка такого рода, что деньги даются, но уважение не требуется, мне кажется, что в конфликте с Кириллом Серебренниковым, который, в общем, достаточно давно уже идёт. Это история 2011-2012 года, когда было финансирование этих постановок, которые он там вёл в определённом смысле, проект «Платформа» и т. д., это давняя история. В своё время арестовали его бухгалтера, арестовали директора. И я напомню, что тогда же, это было несколько месяцев назад, известный режиссёр и актёр Евгений Миронов обратился к Владимиру Владимировичу Путину с письмом, и Путин сказал: «Ну, дураки!», так тихонько, подразумевая, что милиция как-то грубовато себя повела в этом вопросе.
М. Лужковой:
Лаврова немножко напомнило.
О. Дружбинский:
Милиция, естественно, это услышала – полиция, извините, правоохранительные органы – и сказали: «Ага, вот теперь-то мы возьмёмся за дело по-настоящему». Понятно, что, если Серебренников переведён в статус подозреваемого, значит, там действительно они собрали все улики, которые могли, и у них доказательная база достаточно значительная, замять дело не удастся. Но это и хорошо, я тебе скажу, почему. Вот смотри, в какой-то момент надо жену – вот эту, которая так себя ведёт – научить, как вести себя нормально. Если ты живёшь за счёт мужчины, ты должна, обязана его уважать.
М. Лужковой:
А не кусать руку, которая тебя кормит.
О. Дружбинский:
Да, например. А если ты живёшь сама, ну тогда и живи сама, тогда ты на свои деньги, ты сама зарабатываешь.
М. Лужковой:
И говори, что хочешь, про кого хочешь.
О. Дружбинский:
Да, это твоя полная свобода, никто тебе не запрещает. В наше время уже ничего не запретишь-то толком. Люди могут писать, снимать – пожалуйста, масса ресурсов, где ты можешь говорить всё, что угодно.
М. Лужковой:
Запреты актуальность теряют.
О. Дружбинский:
Да, да. Призывать к экстремизму не обязательно, а вот говорить можно всё, что угодно. Так вот, может быть, эта история с Кириллом Серебренниковым будет определённой лакмусовой бумажкой или, что называется, Рубиконом, после которого будет понятно. Те, кто, как эта жена, себя ведёт – получает деньги, но хает и позорит – пускай они отойдут в сторону. Раздаются призывы, вот Иван Вырыпаев написал большое письмо о том, что не надо брать деньги у власти. Ну и не берите, ребята, отлично! Никто не призывает художников лебезить, вылизывать или ещё что-то делать, но, если тебе дают деньги, надо к этому относиться с уважением.
М. Лужковой:
И делать своё дело правильно.
О. Дружбинский:
Ты знаешь, как тебе сказать, вот если даются деньги на фильм об Отечественной войне, то не надо снимать какой-то арт-хаус.
М. Лужковой:
Это вы сейчас про Никиту Сергеевича Михалкова?
О. Дружбинский:
Я не про него, нет. Дело даже не в арт-хаусе. Не надо снимать, например, концентрационный лагерь или там какую-нибудь педофилию – не про это, не на это давали деньги, хотя художник говорит: «Я так вижу». Ну ОК, ну видишь.
М. Лужковой:
В очень философичную можно вступить дискуссию, но суть остаётся в том, что делай то, на что тебе выделили средства.
О. Дружбинский:
Да, но, ты понимаешь, художник всё равно имеет возможность юлить и, как правильно это сказать, по-разному осмысливать, у него своя может быть точка зрения на государственную политику. Она ведь у нас всё равно существует не как прописанная, у нас есть какое-то общественное согласие и т. д. Но, если тебе дали деньги, то тебе надо это уважать и от тебя должны этого уважения требовать. Вот этого у нас пока не происходит – это главная, наверное, проблема. И феномен истории с Серебренниковым как раз, может быть, был достаточно продуман заранее, и в этом есть, условно назовём, условно политический аспект, хотя он не совсем политический. Может быть, он заранее был срежиссирован, именно вот эта история с Серебренниковым, с его задержанием и всем прочим, для того, чтобы показать всем – ребята, так, как раньше было, больше не будет.
М. Лужковой:
Это очень интересная мысль.
О. Дружбинский:
Или вы уважаете нас за наши деньги, или тогда деньги не берите и делайте, что хотите.
М. Лужковой:
Вы знаете, я вспомнил, на первом нашем эфире, ещё до «Тинейджер-ньюс», мы как раз обсуждали Гоголь-центр, вот эту всю историю. И у нас был такой тезис, что силовики, как сословие, демонстрируют свою силу, свою власть общественную. Но что меня больше всего тронуло в этой истории, вот вы говорили про его бухгалтера, это такая женщина, и я увидел у другого режиссёра, у Никиты Сергеевича Михалкова, о котором я уже упоминал, его передачу Бесогон-ТВ. Он как раз-таки акцентировал внимание не на режиссёре Серебренникове, а на этом бухгалтере. Он показал, что общество поднялось защищать Серебренникова, потому что он режиссёр знаменитый, а про бухгалтера все забыли, хотя у бухгалтера гораздо тяжелее ситуация вообще в жизни, у неё там мать, вот это всё. Это очень трогательная история. Закрывая тему режиссёров, можно…
О. Дружбинский:
Я бы её ещё не закрыл. В продолжение твоей фразы, знаешь, я недавно где-то прочитал, услышал очень интересный пример. Кстати, про этого бухгалтера, она действительно уже дама в возрасте, больная диабетом, находится в камере, и её ситуация достаточно тяжела по сравнению с Серебренниковым, который находится дома. Так вот, здесь как раз история в чём? Она уже достаточно давно там сидит, несколько месяцев. Но тем не менее в её поддержку Кирилл Серебренников не стоял с плакатом и с пикетом.
М. Лужковой:
Не устраивал голодовку из-за неё.
О. Дружбинский:
Да, совершенно верно. То есть, таким образом подразумевается, что Кирилл Серебренников – это мировое светило, а там какие-то смерды, их судьба никому не важна. И не надо её защищать, и не надо её поддерживать, вообще ничего не надо, это какая-то там бухгалтерша, так ей и надо.
М. Лужковой:
Двойные стандарты.
О. Дружбинский:
Ты помнишь, такой был замечательный фильм «Собачье сердце», наверняка помнишь?
М. Лужковой:
Да, конечно, его все помнят.
О. Дружбинский:
И там была прекрасная фраза, когда Борменталь говорит Преображенскому: «Они вас не посмеют тронуть, вы ведь мировое светило», а Преображенский ему отвечает: «Но вы-то не мировое светило».
М. Лужковой:
Ну да. Это про квартирантов его, да?
О. Дружбинский:
Да, он говорит Борменталю: «Вы-то не мировое светило?» Тот говорит: «Да какой чёрт, у меня отец – следователь в Ровно». И Преображенский ему говорит: «Да, я московский студент, а не какой-нибудь Шариков», когда ему Борменталь предложил как-то этого Шарикова самим прикончить. Это о чём говорит? О том, что в нормальном положении то, что сказал Преображенский, речь о том, что да, он мировое светило, но, если их всех возьмут, то Борменталя посадят, понимаешь? А он, как настоящий благородный человек, не может этого допустить.
М. Лужковой:
Потому что чувствует ответственность за маленьких людей.
О. Дружбинский:
Да, в том числе не мировых светил в этом случае. Так вот, что касается Кирилла Серебренникова и огромной волны, которая поднялась в его поддержку, эта волна не пошла в поддержку бухгалтера, этой дамы. Безотносительно того, виновата она или нет. Сейчас вообще вопрос, кто тут виноват, это вообще такая история.
М. Лужковой:
На него нельзя найти ответ.
О. Дружбинский:
Как тебе сказать, наверное, ответ какой-то есть. Я более того скажу, я думаю, что с точки зрения общественной логики я бы предложил, например, правоохранительным органам выложить в открытый доступ материалы дела. Я знаю, что это запрещено у нас по УК и до суда это всё нельзя оглашать, но, во-первых, у нас бывают исключения, а во-вторых, давайте, если уж общественный резонанс у нас такой существует, что каждый второй пост в Фейсбуке на эту тему, там общественные призывы, вся наша культурная элита на эту тему выступает. Ребята, давайте ознакомимся с материалами дела. Может быть, там что-то другое, вовсе не то, что мы тут себе надумали – виноват он, не виноват. Я понимаю, что вряд ли это произойдёт, но тем не менее. Всё, я остановился со своей речью.
М. Лужковой:
Понял, понял. Но, что касается закрытия темы режиссёров, я же не говорил, что мы закончим про них говорить. Просто последняя новость про режиссёров закрыла конфликт режиссёрский, о котором мы упоминали в самом начале, это Учитель, Поклонская, «Матильда», крестные ходы, вот это всё. Режиссёр Учитель провёл круглый стол с депутатом Натальей Поклонской. Сам он эту встречу охарактеризовал как историческую, хотя упомянул, что всего три минуты они разговаривали. Пригласил её на кинофестиваль и спросил, смотрела ли она какие-то исторические последние фильмы российские. Она сказала, что у неё не хватает времени ввиду работы и что она смотрела только «Викинг», на этом и разошлись. И можно считать, после этой встречи конфликт с «Матильдой» можно считать уже завершённым.
О. Дружбинский:
С чего ты взял, что можно будет считать его завершённым?
М. Лужковой:
Потому что сказали же, что, допустим, в Чечне и Дагестане его не будут показывать, а в Калининграде будут, в Санкт-Петербурге, скорее всего, тоже будут. То есть по субъектам его дадут показывать. Если субъект хочет показывать фильм в кинотеатрах, то они показывают, а если не хочет, то не показывают.
О. Дружбинский:
Это уже какое-то решение принято? Я просто не знаю.
М. Лужковой:
Да-да, принято официально. То есть, например, руководитель Чечни Рамзан Кадыров и руководитель Дагестана сказали, что…
О. Дружбинский:
Ну ОК, хорошо, допустим, и что? Ты говоришь, что конфликт исчерпан. Ну они пообщались на круглом столе три минуты, и что?
М. Лужковой:
Да, они пообщались. И вот меня больше всего в этой новости удивило, что она сказала про «Викинг». И я вспомнил, что князь Владимир – он вообще-то святой, признан святым. И то, как он показан в фильме, не задевая игру Данилы Козловского, а задевая его образ – он насилует Рогнеду, занимается непотребствами, ест наркотики, убивает брата. И никто вообще не поднимался на этот счёт, все такие: «Ну это было, да, да, но это давно, тысячу лет назад, это никого не волнует особо». А с Николаем Вторым, который 100 лет назад почти, все сразу начали обсуждать, типа, Николай Второй – это вообще нельзя, это святое. Меня немножечко вот это удивило, почему никто не поднимался тогда?
О. Дружбинский:
Почему не поднимался, во-первых, то, что она посмотрела «Викинг», это не значит, что она его поддерживает или одобряет, это раз. Во-вторых, ну посмотрела и посмотрела, я тоже, например, посмотрел, и у меня довольно большое количество претензий к фильму – и к игре, кстати, актёров, и к сценарию, ко всему. И это не исторический вопрос, было или не было на самом деле. Есть много точек зрения, считается официально, что он никого не насиловал на самом деле. Но то, что он был дикарь, язычник и человек своего времени, это не новость, и это было совершенно нормально. Ну, условно нормально, по тем меркам морали это было, в общем, более-менее.
М. Лужковой:
Адекватно.
О. Дружбинский:
Да. Это, знаешь, как сейчас, если бы веганы, например, говорили, что вы едите курицу и безжалостно её убиваете, вы мерзавцы.
М. Лужковой:
А раньше, если ты курицу нашёл, то ты вообще рад.
О. Дружбинский:
Да. А то, что он там убил своего знакомого или родственника, брата в конфликте, то мы сейчас смотрим: «О, мерзавец какой!», а на самом деле, знаешь, точно так же веганы нам могут сказать: «Что же вы едите мясо, вы такие же мерзавцы!» Это вопрос контекста, в каком времени мы находимся и что мы там делаем. Но я думаю, что история с Поклонской, Учителем и фильмом «Матильда» ещё долго будет нам всем вспоминаться. Я не знаю, насколько они там помирились, но мне кажется, что не надо ждать мира.
М. Лужковой:
Что это закончится?
О. Дружбинский:
Да, я думаю, что вряд ли это закончится. В обществе всегда есть разные группы людей, точки зрения. Это не значит, что власть прессует Учителя, в данном случае Поклонская - не власть, она просто депутат.
М. Лужковой:
Да, она небольшой винтик.
О. Дружбинский:
Не то чтобы она винтик, есть группа людей, которые придерживаются её точки зрения.
М. Лужковой:
Депутат Милонов тот же самый.
О. Дружбинский:
Например, ещё кто-нибудь. Есть группа людей, которые придерживаются точки зрения Учителя.
М. Лужковой:
Сергей Безруков, например.
О. Дружбинский:
Да. Это не хорошо и не плохо, в нашем обществе есть разные люди.
М. Лужковой:
Это плюрализм, это хорошо даже.
О. Дружбинский:
Это та самая свобода – кто-то считает, что можно показывать, кто-то считает, что нельзя показывать. Если в каких-то субъектах федерации общественное мнение или его руководитель не считает нужным это делать для того, чтобы, например, не разжигать какие-то экстремистские тенденции, ну и ОК, и не надо.
М. Лужковой:
Это их право. Вот сейчас у меня будет такая по-настоящему молодёжная, но в то же время страшная новость. Хабаровских живодёрок приговорили к заключению, их отправили в колонию за жестокое обращение с животными. Обсуждая эту новость, я хотел бы у вас спросить, на ваш взгляд, что важнее – жизнь девочек, которых после колонии, скорее всего, не очень хорошее будущее ждёт, потому что мы все знаем, что человек, который сидел, ему очень трудно в обществе российском, или всё-таки они получили за дело, что нельзя убивать животных? Как вы думаете?
О. Дружбинский:
Хороший очень вопрос. Действительно очень правильный, хороший вопрос. Насколько я знаю, им дали по 2-3 года, и в том числе молодой человек вместе с ними был.
М. Лужковой:
В таком возрасте это очень много.
О. Дружбинский:
Да, и ему тоже, по-моему, 2 года дали колонии. Смотри, давай мы начнём отматывать следующую картину. Для нашего общества мы понимаем, что над животными издеваться, наверное, нехорошо. Публично это демонстрировать тем более нехорошо. И многократно это делать в расчёте, что называется, на чёрный пиар – это отдельно нехорошо. То есть три ступени, и все их они прошли. И не наказать за это нельзя в общественном сознании, надо наказать.
М. Лужковой:
Но как, это уже вопрос.
О. Дружбинский:
Вот теперь, как наказывать и что делать – это вопрос уже, что называется, весов. Если я правильно помню, им там инкриминирован ещё целый ряд – хулиганство, ещё что-то.
М. Лужковой:
Ну да, они же не одно животное.
О. Дружбинский:
Это во-первых, но их не судят именно за убийство животных, издевательство, у них там ещё целый ряд каких-то нарушений правовых.
М. Лужковой:
В общем, не повезло девчатам.
О. Дружбинский:
Они там достаточно вели, какая-то хулиганка у них была, ещё что-то, я уже не помню, какие-то оскорбительные высказывания и всё такое прочее. Но в общественном сознании их наказывают, конечно, за жестокое обращение с животными. Наказать их как-то надо. Я считаю, что в какой-то момент, если один раз публично наказать, чтобы все видели, что вот так делать нельзя…
М. Лужковой:
То успокоятся?
О. Дружбинский:
То общество будет лучше. Мы можем, конечно, жалеть этих девочек, не жалеть, но их садистские наклонности в прямом смысле этого слова как-то надо поправлять. Я думаю, что для общества то, что их посадили, это хорошо. Ну да, дали им 2-3 года. Скорее всего, их, может быть, быстро выпустят или не выпустят.
М. Лужковой:
По УДО?
О. Дружбинский:
Да, совершенно верно. Может быть, надо было дать меньше, не меньше, мне трудно судить. Но я считаю, что за такие вещи надо наказывать – один раз, ярко и публично. И таким образом мы, может быть, спасём в нашем обществе…
М. Лужковой:
Россию?
О. Дружбинский:
Ну не Россию, ты пойми, что дело даже не в собаках и кошках или в каких-то других животных. Дело в том, что на каждом человеке намыт такой культурный слой, назовём так. Мы читаем книги, смотрим фильмы и как-то живём в этом социуме, понимаем, что такое хорошо и что такое плохо. Если кошка перебегает дорогу, то ударить её ногой с носка – это плохо, а пропустить её – это хорошо и так далее по целому ряду позиций. Это на нас намыт такой культурный слой. И если кто-то публично его срывает и показывает, что можно быть дикарём…
М. Лужковой:
Вне закона.
О. Дружбинский:
Даже вне общественной морали, вне общественного поведения. То с нас этот культурный слой очень быстро соскабливается, содрать его очень легко, его сдувает ветром, понимаешь? Вот пример, кстати, конфликта на Донбассе это очень хорошо показал.
М. Лужковой:
Дружба народов разрушилась.
О. Дружбинский:
Буквально за неделю люди, которые вместе жили, выпивали, дружили, вдруг начали убивать друг друга. Это происходило просто…
М. Лужковой:
Это просто в очень больших масштабах, и здесь погибли люди уже, а не животные, это страшно.
О. Дружбинский:
Да, но тем не менее этот культурный слой очень быстро сдувается, просто мгновенно. И его нам надо очень беречь, потому что его сдуть легко, а тогда что?
М. Лужковой:
А собрать заново очень сложно.
О. Дружбинский:
А собрать заново очень сложно, века нужны. Поэтому нам надо его беречь и тех, кто его сдувает, я извиняюсь, наказывать.
М. Лужковой:
Вот вы сказали, что, если их наказать, то общество станет лучше. Я вот, когда я изучал материал по этой теме, отматывая всё это время назад, я чего-то заметил, что у нас в последнее время очень много случаев, когда подростки совершали что-то такое, порицаемое общественной моралью, записывали это на камеру, потом поднимался резонанс – и ничего не менялось. Через какое-то время какой-то дурак-подросток опять совершал какую-то шнягу и выкладывал это. Как отрезали волосы парню где-то в Сибири, как девочку совокупили на даче, и она устроила эпопею по Первому каналу. Никого ничего не учит. И мне кажется, что, наказывая их, мы скорее просто охладим пыл общества. Люди перестанут писать про это в ЖЖ, В Контакте, ещё где-то, и начнут заниматься своими делами. А девочкам будет плохо, им уже очень плохо, потому что такая травля, вообще вся Россия их травила, если так вспомнить, как это было, и родителей их.
О. Дружбинский:
Смотри, тут история в чём, мы сейчас живём в 21-м веке, в эпоху очень быстрой коммуникации. Любое событие можно снять на айфон и выложить.
М. Лужковой:
При желании распространить.
О. Дружбинский:
Распространить массово и мгновенно. Тот мальчишка или девчонка, которая думает, что вот я сейчас что-то сделаю, условно отпилю кошке ухо, сниму это на видео и выложу…
М. Лужковой:
И увидят только пацаны с района и больше никто?
О. Дружбинский:
Да, и никто не увидит. А так ты можешь это выложить, и это увидят миллионы людей, действительно так. Так вот, это даже не столько озверение человека, сколько это непонимание вообще хайпа, как эта штука работает, и очень хочется хайпа, а что делать, непонятно. Так вот, если хайпа хочется, то не надо…
М. Лужковой:
Совершать вот такие действия.
О. Дружбинский:
Да, ищи хайп в чём-то другом. Общество должно, что называется, защищаться, и я как раз за то, что надо защищать.
М. Лужковой:
Вот, что касается, как искать хайпа, бывают такие люди, которые зачастую вообще не особо хотят что-то получить, но обстоятельства им даруют такую фортуну, что ему даётся получить то, за что другие борются, очень быстро и в огромных масштабах. Я сейчас говорю об истории петербуржца, который украл 3 шавермы и получил за это 3 года условно. Он напал на ларёк с шавермой и при помощи газового револьвера похитил шаверм на 510 рублей российских, и его приговорили. Характерно, что он петербуржец.
О. Дружбинский:
У нас тут, кстати, в студии есть представители Петербурга, которые тут хмыкают, мы не будем их сейчас выводить в эфир, но тем не менее. Марк, я всё-таки тебя хочу поправить немножко. Понимаешь, когда в окошко вот этой шавермочной кто-то просовывает руку с травматическим пистолетом, это не называется «украл».
М. Лужковой:
Ограбил?
О. Дружбинский:
И не ограбил. Чтобы ты понимал, украл – это тайное похищение имущества, когда никто не видел, взял и спёр.
М. Лужковой:
Щипачи?
О. Дружбинский:
Ну, например, да. А ограбил – это когда ты…
М. Лужковой:
В масках, с автоматами?
О. Дружбинский:
Нет, нет. Ограбил – это когда ты пришёл и на глазах у кого-то украл. А вот когда ты с оружием это делаешь – это называется разбой.
М. Лужковой:
А, разбой, ну да, его и осудили за разбой, кстати, да. Я просто в терминологии немножко запутался.
О. Дружбинский:
Это принципиально важно, когда человек отнимает чужое имущество с помощью оружия – это называется разбой, это самое наказуемое деяние, понимаешь?
М. Лужковой:
Мне больше всего интересно, что его на это толкнуло? Это непонятно.
О. Дружбинский:
Ты знаешь, иногда это бывает просто дурь или какая-то необъяснимая природа поведения. Я в качестве примера тебе могу рассказать, что у моих знакомых, они мне рассказывали, один из студентов юрфака МГУ, правда, из южных наших республик, со своим другом они на автомобиле подъехали к территории МГУ, и там такой шлагбаум.
М. Лужковой:
Я его видел, да.
О. Дружбинский:
Представляешь, наверное, там с разных сторон шлагбаумы, но есть там заезд. И их туда почему-то не пускали, ну понятно, потому что у них ни пропуска не было, ничего. И он вытащил из кармана пистолет.
М. Лужковой:
И горячая южная кровь сыграла свою роль.
О. Дружбинский:
Травматический пистолет, и начал стрелять сначала в воздух, потом в охранника. Охранник спрятался в будку, вызвал милицию.
М. Лужковой:
Бедный охранник!
О. Дружбинский:
Эти, естественно, там кричали: «Открывай шлагбаум, мы поедем!» Тут приехал патруль ППС, их немедленно арестовали, и этому студенту юрфака МГУ мгновенно выписали «трёшку», причём не условно.
М. Лужковой:
Ни фига себе! Как работает мгновенно, инстант карма такая.
О. Дружбинский:
Вот вопрос. Когда ты говоришь о том, что его повело, как ты сказал, украсть шаверму, присвоить себе, захватить разбойником три шавермы, то ему условно дали.
М. Лужковой:
Взять на абордаж шавермочную.
О. Дружбинский:
Да, да. А вот что может побудить студента юрфака поступать таким образом?
М. Лужковой:
Горячая южная кровь.
О. Дружбинский:
А что это такое?
М. Лужковой:
Мне вспоминается, сейчас тематически объясню, из КВН какая-то очень старая шутка, там зарисовка, типа, Гарри Поттер и чеченцы в Хогвартсе. И он у них спрашивает: «С какого вы факультета?» А они говорят: «А какие есть, напомни». Он говорит: «Гриффиндор, Пуффендуй, Слизерин, вот это всё». Они говорят: «Мы на юридическом учимся». Вот поэтому мне сразу вспомнилось.
О. Дружбинский:
Этот парень был не чеченец, но это не имеет значения в данном случае. И вот, казалось бы, этот человек не голодает, ничего. Ну, может, охранник недостаточно вежливо ему сказал что-то, но это же не повод стрелять. Человек потерял…
М. Лужковой:
Самообладание.
О. Дружбинский:
Если бы просто самообладание. Он потерял жизнь.
М. Лужковой:
Ну да, из князей в грязь.
О. Дружбинский:
Ты понимаешь, что после того, как он отсидит своё, что дальше будет в его жизни?
М. Лужковой:
Он пропитается понятиями местными.
О. Дружбинский:
Да не то что он пропитается, он учился…
М. Лужковой:
В лучшем университете страны.
О. Дружбинский:
Да, он был уважаемым, родители на него потратили деньги, вообще много чего там уже было.
М. Лужковой:
Молодой специалист почти.
О. Дружбинский:
Молодой специалист. У него бы потом как-то развивалась нормальная карьера, нормальная жизнь и т. д. и т. п. Но он поставил крест на своей жизни в прямом смысле слова. А что касается твоего любителя шавермы, я думаю, это просто обычная дурость, а может, плохое воспитание – два варианта на самом деле.
М. Лужковой:
Но всё-таки то, что он был с револьвером, напоминает нам о Диком Западе. Кстати, что касается молодых людей, которых сажают или отпускают, недавно отпустили одного молодого человека, сына миллиардера, его зовут Андрей Смирнов. За ним гонялись где-то месяц, он поучаствовал в какой-то аварии, где чудом люди не погибли, точнее, чудом спаслись. И его отпустили из зала суда, просто взяли и отпустили под подписку, ни условного, ничего. И это подняло резонанс. Я здесь хотел поговорить не о самой сути дела, а вообще о таком феномене, как молодые, горячие, богатые мажоры, как их часто называют. Помните, на Гелендвагене по Арбату прокатился кто-то, превышают скорость, постоянно хамят, сбивают кого-то. И вот у нас на этой почве поднимается такая лютая ненависть вообще к людям, у которых есть достаток. Тут даже случай вспоминается, как где-то на Волге студенты МВД устроили себе выпускной и в принципе ничего незаконного не сделали, но общество, вернее, журналисты уже начали их всячески порицать. Почему это вообще, откуда это взялось? Это всегда так было? Вот, например, в советское время?
О. Дружбинский:
В советское время тоже это было, но общество точно так же это осуждало. Я тебя огорчу или обрадую, это даже было во времена Древней Греции, когда несовершеннолетние или совсем молодые дети обеспеченных родителей вызывающе себя вели. И в обществе, конечно, вызывало это негодование, протест, и иногда это всё заканчивалось кровью. Это феномен, которому много веков, я бы даже сказал, тысячелетий, потому что так часто бывает, что отцы, которые зарабатывают большие деньги, не выделяют время на то, чтобы воспитывать своих детей.
М. Лужковой:
Так же, как были воспитаны сами.
О. Дружбинский:
Не знаю, как они там были воспитаны, но им просто некогда или по каким-то другим причинам они не могут это делать, потому что надо на самом деле на это тратить время и силы. Не надо откупаться: я дам денег, и пускай мальчику будет хорошо. Мальчик сам не очень понимает, кто он и что, он сам потерялся. Потому что образ отца всегда у мальчика, у ребёнка - у сына, у дочери, неважно в данном случае – он немножко другой. Знаешь, есть такая известная байка про Иосифа Сталина и его сына Васю, если ты помнишь такого, Василий Сталин.
М. Лужковой:
Да, он воевал, лётчик был, фронтовик.
О. Дружбинский:
Да, совершенно верно. Он воевал, был лётчик, фронтовик.
М. Лужковой:
А Якова вообще немцы поймали.
О. Дружбинский:
Да. Так вот, Василий Сталин был редкий бузотёр, хулиган, пьяница.
М. Лужковой:
Асоциальный такой немножко.
О. Дружбинский:
Ну не совсем асоциальный.
М. Лужковой:
Я сериал про него смотрел, вспыльчивый.
О. Дружбинский:
Скорее, он был такой мажор в классическом смысле. Правда, он был, надо сказать, честный, храбрый, с принципами определёнными. Он действительно воевал, он не прятался за папиной спиной.
М. Лужковой:
Но жизнь его потрепала.
О. Дружбинский:
И это тоже. Так вот, это байка про то, как Сталин его воспитывал. Он его вызвал к себе и сказал: «Садись». Он сел. Сталин говорит: «Тебя как зовут?» «Василий Сталин». «Нет». «Папа, а как?» «Ты думаешь, что ты Сталин? Может быть, ты думаешь, что я Сталин? Вот Сталин!» - сказал Иосиф Виссарионович и показал на свой портрет.
М. Лужковой:
То есть это образ.
О. Дружбинский:
Понимаешь, да? Это значит, что ты ведёшь себя…
М. Лужковой:
Порочишь вот этот портрет, который висит везде, этот образ.
О. Дружбинский:
Понимаешь, да? Это в качестве примера о том, что иногда, сыну в данном случае, этому мальчику надо объяснять какие-то простые вещи, что на самом деле что, что ты действительно ведёшь себя неадекватно. Он не очень понимает, он думает, что папа всё купит. Потому что папу он видит редко и говорит: «Папа, мне надо это», папа говорит: «Давай номер кредитной карты» или просто отсыпает, чтобы откупиться, вот тебе то и сё. А на самом деле надо тратить время на своих детей, самый главный ресурс. Ну а если это не делают, то заканчивается вот этим.
М. Лужковой:
Такими общественными резонансами. Вот мы с вами перешли на две такие темы – и живодёрки хабаровские, и дети богатых родителей. Я предлагаю переключиться на такую более-менее лайтовую, это – песня о правящем русской землёй Путине возглавила чарты российского I-Tunes. Хотите, я вам даже могу прочитать припев? Спеть не смогу.
О. Дружбинский:
Можешь прочитать, но я, честно говоря, первый раз слышу это. Я даже не знаю, что есть чарты такие российского I-Tunes.
М. Лужковой:
Видимо, есть. «Годы идут, страна богатеет, снова Россия в свою силу поверит. Для президента родины нашей нет преград и неудач, он бесстрашен. Сильной рукой правит русской землёй. Путин, только Владимир Путин может сделать Россию величайшей страной».
О. Дружбинский:
А кто автор?
М. Лужковой:
Сейчас скажу вам. Автор этой замечательной песни – некая Леди Фортуна.
О. Дружбинский:
Не знаю такую.
М. Лужковой:
Я тоже, если честно.
О. Дружбинский:
Но, ты знаешь, периодически песни про Путина возникают.
М. Лужковой:
AMG – «Go Hard Like Vladimir Putin».
О. Дружбинский:
Ну да, или ещё что-нибудь. «Такого, как Путин» - была тоже такая песня. Но про эту песню я ничего не знаю. Прочитал ты так её, мог бы и с выражением прочитать, поленился.
М. Лужковой:
Но я же не знаю мелодию.
О. Дружбинский:
Тем более, я тоже ничего не слышал про мелодию. Периодически песни какие-то пишут, но мне кажется, что у нашего президента есть хорошее чувство иронии по отношению ко всему происходящему, для него можно посмеяться над этим. Я думаю, что и нам тоже так к этому надо относиться. У нас ведь большое общество, в нём разные люди, кто-то пишет стихи, кто-то песни, кто-то поёт и кто-то это всё слушает. Не факт, что это может нам нравиться, ну не нравится или нравится, это в общем без разницы. Но всё-таки на мой вкус стишки не очень, могли бы быть и получше.
М. Лужковой:
Это верно. Но у нас неизбежно заканчиваются новости. Если хотите, можем поговорить про МН-17.
О. Дружбинский:
Это что такое?
М. Лужковой:
Это «Боинг» малайзийский. Наши россияне предоставили доступ иностранным следователям к обломкам дополнительным, ко всей этой информации.
О. Дружбинский:
Насколько я знаю, там проблема даже не столько в этих новых обломках. Обломки не у нас, у нас данные.
М. Лужковой:
У нас данные есть, а обломки в суверенной Донецкой державе.
О. Дружбинский:
Да. Проблема, которая была определённое время, хотя наши достаточно давно отдали все эти данные с наших радаров о том, что происходило. Поскольку в Голландии комиссия, которая этим занимается, они потребовали их выдать в другом формате, перезаписать.
М. Лужковой:
Бюрократия какая-то.
О. Дружбинский:
Совершенно верно. И долго на эту тему шла переписка, что вы сначала переведите все вот эти данные в другой формат.
М. Лужковой:
И на этой почве возникла антироссийская истерия.
О. Дружбинский:
Ну не на этой, но тем не менее. «Переведите их в этот формат и в этом формате тогда нам пришлите». Вот в очередной раз мы всё это перевели, в итоге прислали. Но речь о том, что отдали какие-то новые данные, я думаю, что это не имеет никакого значения на самом деле.
М. Лужковой:
Уже заморозилось это всё.
О. Дружбинский:
Дело даже не в том, что заморозилось. Понимаешь, правильно, наверное, сформулировать – эти данные на самом деле там никому не нужны. Там могут быть нужны одни только данные, которые они считают нужными, это чтобы Россия упала на колени и сказала: «Это мы виноваты во всём, мы тут всё сбили, наказывайте нас как хотите, всё отбирайте».
М. Лужковой:
Медведь – Путин – балалайка, мы - агрессор.
О. Дружбинский:
Это единственные данные, которые они с этой стороны ждут.
М. Лужковой:
Вы знаете, про бюрократию мы говорили, мне это напомнило историю про Вавилонскую башню, где им там всем языки перепутал Господь Бог, и они от этого друг друга перестали понимать.
О. Дружбинский:
Нет, тут у нас как раз очень понятно. Они действительно всё понимают, вообще все всё понимают.
М. Лужковой:
Но валяют ваньку.
О. Дружбинский:
Почему валяют ваньку? У вас в классе есть мальчик или девочка, против которого все дружат?
М. Лужковой:
Вы знаете, это было в детском садике или ещё где-то. Но есть определённые личности, которых не любят по разным причинам, но против них не особо не дружат, просто издеваются над ними.
О. Дружбинский:
Ты понимаешь, что существует в обществе какой-то некий консенсус. Вот мы все договорились, что этого человека мы не любим.
М. Лужковой:
Нерукопожатая персона.
О. Дружбинский:
По разным причинам мы его не любим. История любви России и Европы всегда была такой, Европа Россию всегда не любила, это просто всегда было.
М. Лужковой:
А Россия её всегда спасала.
О. Дружбинский:
Спасала, по-разному всё было, но никакой любви, и ждать от них любви не нужно. И вообще эта история в межгосударственных отношениях, типа, нас не любят…
М. Лужковой:
Её нельзя вот так характеризовать, это не с девушкой отношения.
О. Дружбинский:
Да, это не девушка, и там никто никого не любит.
М. Лужковой:
Это геополитика, и это очень серьёзно.
О. Дружбинский:
Это деньги в первую очередь, это материальные интересы. Если ты вдруг пришёл на чужой рынок и начинаешь занимать там точки…
М. Лужковой:
То к тебе придут любера.
О. Дружбинский:
К тебе кто-то придёт и скажет: «Ну-ка собирайся, мы тебя отсюда выгоним». А ты говоришь: «Ничего, я сильный». И пошло-поехало. Это просто обычный конфликт интересов.
М. Лужковой:
Обычная геополитическая склока, закулисные интриги.
О. Дружбинский:
И это тоже, это раздел денег. Что касается Украины, это тоже в определённом смысле раздел денег. И, соответственно, весь конфликт украинский, где наши интересы – мы с этой стороны или с той? Для Голландии в том числе, как для всего Евросоюза, они с той стороны, а мы с другой стороны. Поэтому они не ищут истину. Истина – это знание, на которое мы имеем подтверждение документальное. Ничего этого им не нужно, понимаешь? У них знание есть, а документальные подтверждения не нужны им, они не имеют значения.
М. Лужковой:
Я вас понял. Вы знаете, когда мы обсуждали вот этого сына миллиардера, вы сказали такую правильную мысль: «Время – это самый ценный ресурс». К сожалению, он у нас иссяк. Поэтому пришло время прощаться с нашими дорогими зрителями и слушателями. В эфире была передача «Тинейджер-ньюс» на радио «Медиаметрикс» и я, её ведущий Марк Лужковой, а сегодня у меня в гостях был Олег Дружбинский. Берегите себя и своих близких! До свидания!
О. Дружбинский:
Пока-пока.