В. Мохамед Али:
День добрый, друзья, в эфире программа «Телепсихология» на канале Медиадоктор и я, ее ведущий, Владислав Мохамед Али. Я сегодняшнюю программу начну со строк Бродского, которые, думаю, в полной мере характеризуют тему сегодняшней нашей беседы:
Тогда, когда любовей с нами нет,
Тогда, когда от холода горбат,
Достань из чемодана пистолет,
Достань и заложи его в ломбард.
Купи на эти деньги патефон
И где-нибудь на свете потанцуй.
Мы сегодня поговорим о том, как выбрать жизнь, как помочь сохранить жизнь и избежать ошибок в общении. И помогать мне сегодня в этой беседе будет Мария Абушкина, психолог, руководитель проекта о предотвращении суицида Nosuicide.ru. Здравствуйте, Мария.
М. Абушкина:
Здравствуйте.
В. Мохамед Али:
Первый вопрос, который возникает, это почему люди прибегают к такому способу решить свои проблемы, как суицид?
М. Абушкина:
Существует множество причин суицида, они, в общем-то, разнообразны, как сама жизнь. Но есть определенные риск-факторы. Это состояние или какие-то события, которые человек переживает, вследствие которых одни люди чаще совершают суицид, чем другие. И, в первую очередь, это наиболее ассоциированные расстройства, депрессия и пограничные расстройства личности, такие психотравмирующие ситуации, как травля, клевета, насилие. Это такие жизненные сложности, как банкротство, смерть или болезнь близкого человека, одиночество, семейные неурядицы, развод и другие жизненные сложности. Если мы говорим про пожилых людей, то чаще всего, это тяжелые болезни, особенно связанные с сильным болевым синдромом.
В. Мохамед Али:
Если с психологической точки зрения подходить, это проявление слабости, слабой личности либо проявление силы, наоборот, что человек решается на такой шаг?
М. Абушкина:
Это проявление сильной внутренней боли, я бы сказала так.
В. Мохамед Али:
Есть ли какие-то знаки, которые помогают нам понять, что человек близок к тому, чтобы покончить жизнь самоубийством?
М. Абушкина:
Да, есть определенные знаки, по которым мы можем понять, что человек, по крайней мере, думает о суициде. Он говорит о суициде, необязательно о своем личном суициде, о своем желании покончить с собой. Он просто чаще вспоминает о суициде известных людей, о смерти вообще. Потом он проявляет какое-то депрессивное поведение, винит себя, говорит, что всем будет лучше без него, у него теряется надежда, появляется саморазрушающее поведение. Иногда люди говорят, что не чувствуют выхода, не чувствуют причин жить. Они меняют свою жизнь, свои привычки, сон, пищевое поведение. И наиболее тревожные знаки – это когда после бурного периода наступает период спокойствия. Человек вдруг успокаивается, и обычно на этом моменте близкие расслабляются: значит прошло, человек справился. На самом деле, нет, и после этого часто идет так называемое терминальное поведение, когда человек прощается, условно говоря, со всем миром. Он закрывает долги, пишет завещание, доделывает какие-то дела, и на этом моменте есть большой риск того, что он уже готовится к суициду.
В. Мохамед Али:
А есть ли какие-то мифы, которые распространены в нашей стране и вообще в мире?
М. Абушкина:
В нашей стране о суициде в целом люди знают достаточно мало. И мифы распространены очень сильно. Самый частый миф, наиболее часто звучащий после скандала с Синими Китами, это то, если человек говорит о суициде, то пытается привлечь внимание. Но при этом человек испытывает боль. Он делится этой болью, хочет поделиться ею для того, чтобы получить какое-то сочувствие и поддержку. Он делится, потому что доверяет этому человеку. И когда, например, человек ломает ногу или руку, он тоже привлекает внимание, тоже ведь можно так сказать, что он привлекает внимание тех, кто рядом, он кричит, ему больно. Но никто не будет ему говорить: у тебя демонстрационный перелом руки или ноги. Перелом увидеть легче, чем внутреннюю боль. Но, тем не менее, эти люди испытывают действительно сильную боль, и стоит им поверить.
В. Мохамед Али:
Не всегда понятны мотивы совершения самоубийства. К примеру, один из вопросов нашей телезрительницы Натальи, 35 лет. Ребенку семь лет, она очень обеспокоена этими группами смерти, которые есть в социальных сетях. И она не понимает, что движет детьми – это либо игра, либо желание разозлить родителей, либо желание быть, как все люди, как все дети. И у нее вопрос: как контролировать ребенка, и стоит ли это делать, не повредит ли, не вызовет ли это обратной реакции?
М. Абушкина:
Тут возникает вопрос, о каком именно контроле идет речь. Если мы говорим о том, чтобы читать переписку ребенка или каким-то иным образом нарушать его личные границы, то, конечно, этого делать не стоит, потому что нарушенное доверие восстанавливается потом годами, если вообще восстанавливается. Это как раз худшее, что можно сделать для того, чтобы обезопасить своего ребенка. Нужно эти доверительные отношения с ним выстраивать так, чтобы ребенок, если он почувствует себя плохо, смог прийти к маме и рассказать ей об этом. Потому что если этого доверия нет, то он не придет, он останется один на один.
Читать переписку ребенка или каким-то иным образом нарушать его личные границы не стоит, потому что нарушенное доверие восстанавливается потом годами, если вообще восстанавливается
В. Мохамед Али:
Но это ведь не работа пяти минут. Я так понимаю, что у данной женщины возникла какая-то проблема, страх, и она пытается решить тут же. Возможно, та работа, которая должна была начаться, когда ребенок начал разговаривать, условно, не началась. А вот есть ли какие-то экстренные меры решения этих проблем? Провести воспитательную беседу с ребенком, лекцию ему прочитать о суицидах, об информационной безопасности в сети. Или это не поможет?
М. Абушкина:
Читать лекции? О чем? О том, что жизнь прекрасна, я думаю, что все и так это знают. И дети в том числе. Я думаю, что самая экстренная мера, которая может быть, – это при возникновении какого-то подозрения поговорить напрямую с ребенком, но сделать это нужно осторожно. Ни в коем случае не давить на ребенка, не обвинять, но при этом поговорить и спросить напрямую, думает ли он о суициде, или что происходит в его жизни.
В. Мохамед Али:
А если все-таки выявлена эта ситуация, что ребенок общается с друзьями, смотрит в интернете 33 способа, как закончить жизнь самоубийством. Какие следующие шаги? Ведь нельзя ворваться в его сознание с криком: что ты делаешь, прекрати. Здесь же должно быть мягкое воздействие, чтобы он плавно выходил из этого состояния. Есть ли какие-то инструменты, как это сделать?
М. Абушкина:
Тут возникает вопрос, каким образом мама или другой родитель узнал о том, что он ищет в сети эти 33 способа совершения суицида. Если сам ребенок об этом говорил или давал понять каким-то образом, то это одна ситуация, значит, есть доверие между родителем и ребенком, и это очень здорово и ценно. Тогда можно вместе сесть и решить, подумать, каким образом нам с этим справиться.
Естественно, первое, что приходит в голову, это направить ребенка к психологу, а возможно, и всем вместе к семейному терапевту. И дальше уже смотреть по ситуации и следовать рекомендациям специалиста. Если же родители увидели случайно или другим каким-то образом узнали о том, что у ребенка такие размышления, то либо поговорить напрямую, либо попытаться установить эти самые доверительные отношения, попытаться как-то мягко узнать, что происходит в жизни ребенка. Потому что зачастую родители даже понятия не имеют, что происходит.
В. Мохамед Али:
Стоит ребенка активно вовлекать в какую-то деятельность? Если мы понимаем, что что-то происходит не так, то заняться с ним спортом, куда-то уехать. Помогает ли это решить проблему, сближает людей? Или эта смена обстановки не решает проблему, а лишь отсрочивает ее?
М. Абушкина:
Все зависит от конкретной ситуации и от конкретных родителей и ребенка. Потому что в каком-то случае родители действительно проявят искреннее желание побыть с ребенком, и это будет здорово. В других случаях родители просто технически возьмут ребенка с собой в отпуск, но при этом это не изменит их взаимоотношения. И в таком случае ребенок просто это увидит и почувствует, что это, по сути дела, манипуляции.
В. Мохамед Али:
Имитация деятельности.
М. Абушкина:
Да, имитация заботы.
В. Мохамед Али:
Еще вопрос, Екатерина, 37 лет пишет нам: «Так сложилась ситуация, что муж погиб в автокатастрофе, и я осталась одна с детьми. Очень тяжело, и порой посещают мысли о самоубийстве. От этого мне очень страшно, и страшно даже не от факта смерти и жизнь самоубийством я заканчивать не хочу, а понимание того, что со мной что-то не так. С этими мыслями очень сложно бороться. Что делать?» По большому счету, это просто навязчивые мысли. Часто ли они приводят к самому факту, и если они появляются, я думаю, что у большинства людей на планете хоть раз в жизни такая мысль закралась. Страх того, что, наверное, я схожу с ума, он тоже самый большой. Как поступать в данной ситуации, как реагировать на такие мысли?
М. Абушкина:
Вы правы, большинству взрослых людей на планете хотя бы раз в жизни приходила мысль о суициде, это совершенно нормально. Но если эти мысли становятся навязчивыми, если это ощущение, что со мной что-то не так, постоянное и мучительное, то с этим стоит разбираться. И есть специальные люди, которые умеют это делать, это психологи, и стоит обратиться. Потому что это может говорить еще и о депрессии, и возможно, придется также подключать и психиатра в дальнейшем, в этом нет ничего страшного, депрессия лечится прекрасно. И чем скорее это начать, тем лучше.
Большинству взрослых людей на планете хотя бы раз в жизни приходила мысль о суициде, это совершенно нормально
В. Мохамед Али:
Всегда ли эти факторы суицида сопровождаются депрессией?
М. Абушкина:
Нет, не обязательно.
В. Мохамед Али:
Возвращаясь к мифам, когда мы говорили о демонстративности, мы такое упоминали, что человек может наносить себе легкие повреждения, порезы, которые не приведут к летальному исходу, но заставят его обратиться за медицинской помощью, принять какие-то действия. Как отдифференцировать просто факт самоповреждения и попытку суицида? Понятное дело, что у психиатров, психологов есть свои методики, а вот как понять обывателю, что за этим ничего страшного не стоит?
М. Абушкина:
За этим всегда что-то стоит, и за этим стоит внутренняя боль, по причине которой человек делает самоповреждения, он режет себя или делает что-то другое. В любом случае, это звоночек о том, что нужна помощь. Поэтому самостоятельно понять, есть ли суицидальный риск в данном конкретном случае, вряд ли можно. Если родители замечают, что их ребенок это делает, то это говорит о том, что у ребенка проблемы, и эти проблемы нужно решать, и ребенку нужна поддержка в этом.
В. Мохамед Али:
Какое-то время назад было очень модно шрамирование, как одна из форм украшения своего тела. Является ли это одной из граней, повреждение либо склонности к суициду, или это просто такое веяние субкультуры?
М. Абушкина:
Я не думаю, что это имеет отношение к суициду, это, скорее, мода, способ самовыражения.
В. Мохамед Али:
Один из наших зрителей пишет, что расходился со своей девушкой, ему ставили ультиматум, что если ты ко мне не вернешься, то я покончу жизнь самоубийством. И вот возникает вопрос: суицид, как шантаж, как реагировать на это, потому что ты не понимаешь, к чему это приведет. Потому что, с одной стороны, есть психотравмирующей фактор – расставание. С другой стороны, нужно что-то делать – либо расходиться, либо что-то еще. Каковы действия? Нужно ли закрывать на это глаза либо нужно реагировать, отводить человека к психологу, психиатру, что Вы порекомендуете?
М. Абушкина:
Ситуация сама по себе очень сложная, и единого универсального ответа не существует. Понятно, что оставаться с человеком только для того, чтобы он продолжал жить, вестись на этот шантаж, это довольно грустная и безвыходная ситуация. Ни человеку от этого лучше не станет, ни тому, кого шантажируют. Но при этом риск есть. И если бы такой человек пришел ко мне и сказал, что меня шантажируют, я бы ему посоветовала самому обратиться к психологу и разобраться с тем, как решить эту ситуацию. Отпустить человека, пойти на этот риск и сказать, что нет, мы расстаемся, мне очень жаль, мне будет очень грустно, если ты себя убьешь, но мы все-таки расстаемся. Или повести себя иначе, может быть, подключить родственников того, кто угрожает самоубийством, или еще как-то помочь этому человеку. Но мне кажется, что в каждой ситуации ответ будет разный.
Оставаться с человеком только для того, чтобы он продолжал жить, вестись на шантаж о самоубийстве, это довольно грустная и безвыходная ситуация. Ни человеку от этого лучше не станет, ни тому, кого шантажируют. Но при этом риск есть
В. Мохамед Али:
Зачастую после психотравмирующих ситуаций возникают такие моменты, эмоциональные тупости, назовем их так, когда человек перестает ощущать радость жизни и эмоции. И на этом фоне он говорит: мне все равно. Начинает заниматься экстремальными видами спорта либо еще чем-то. У него нет задачи покончить жизнь самоубийством, но его действия вполне могут привести к летальному исходу, потому что это парашютный спорт, очень сложные трюки, прыжки. Где та тонкая грань, и как помочь в данной ситуации, потому что мы понимаем, что человек не настроен ни на какой суицид, он не думает об этом, но инстинкт самосохранения уменьшается до нуля. Как балансировать в данной ситуации?
М. Абушкина:
Я думаю, что можно спросить у этого человека напрямую и сказать ему о своем волнении и переживании, о том, что он ценен и важен. И возможно, этот человек услышит и прислушается. Потому что все это напрямую не имеет, вроде бы, отношения к суициду. Но это та же самая тема, только в очень лайт варианте. Это все равно импульс рисковать, ходить по краю. И это действительно может закончиться плохо. Поэтому, говоря с таким человеком, я бы предложила говорить, в первую очередь, о своих чувствах, о том, что есть волнение, есть переживание.
В. Мохамед Али:
Такая модель работает со всеми? К примеру, человек эмоционален, он все ощущает, но он склонен к риску, поднимается на Эверест, сплавляется по горным рекам, что чревато происшествиями. Здесь должен партнер или родственники высказать свои опасения, и, по большому счету, никаких предпосылок к тому, что человек закончит жизнь самоубийством, вообще нет. Просто стиль жизни такой. Как переубедить этого человека, обрисовать свои страхи?
М. Абушкина:
Переубедить мы никого не можем. Было бы странно, если человек 10 лет ходит в горы или занимается опасными видами спорта, и внезапно начать его переубеждать. Я думаю, что вряд ли из этого что-то получится. Это уже похоже на стиль жизни, скорее. Другое дело, если это начинается резко, если человек не склонен был к аварийному вождению и тут вдруг начинает гонять и нарушать правила. Тогда уже это может быть симптомом, что с ним что-то происходит.
Если человек не склонен был к аварийному вождению и вдруг начинает гонять и нарушать правила, тогда уже это может быть симптомом, что с ним что-то происходит
В. Мохамед Али:
Пару раз мне приходилось оказываться в машине с людьми, которые были несколько эмоционально взбудоражены, и это было страшно. Потому что это большая скорость, это маленькие дистанции, резкие торможения. Но когда ты сидишь на пассажирском кресле, довольно сложно переубедить человека так не делать, потому что он, во-первых, не слушает чаще всего. А, во-вторых, любое воздействие чревато тем, что ты попадешь в аварию. Как подобрать слова, чтобы человек пришел в себя?
М. Абушкина:
Мне кажется, что это не очень относится к теме нашего разговора и, возможно, связано не с суицидом, а с другими нарушениями или воздействием психоактивных веществ. Ситуация сложная для пассажира, потому что деваться ему некуда, и воздействовать на человека сложно. Возможно, стоит сказать о том, что Вам очень страшно от того, что сейчас происходит.
В. Мохамед Али:
Кто больше подвержен суицидальным попыткам, мужчины или женщины, кто к Вам чаще всего обращается?
М. Абушкина:
Чаще всего обращаются женщины, но мне кажется, что это может быть связано с культурным фактором. Женщинам в нашем обществе разрешается испытывать эмоции, плакать, переживать, а мужчинам этого всего делать нельзя с самого раннего возраста. Поэтому мужчины терпят до последнего, потом совершают суицид. У них меньше попыток, но они, в большинстве своем, завершенные. А у женщин попыток больше, но они чаще выживают. Поэтому женщины обращаются чаще только вот из-за этого момента.
Женщинам в нашем обществе разрешается испытывать эмоции, плакать, переживать, а мужчинам этого всего делать нельзя с самого раннего возраста. Поэтому мужчины терпят до последнего, потом совершают суицид
В. Мохамед Али:
Не с этим ли связан миф с количеством попыток, что это именно демонстрация? Вы говорите, что у женщин намного больше суицидальных попыток, чем у мужчин, и у меня сложилось такое впечатление, что именно на этой почве, что 5-10 раз кто-то пытается покончить жизнь самоубийством, сформировался миф, что это просто демонстрация своих страданий, а не действительно шаг отчаяния?
М. Абушкина:
Я думаю, что этот миф крайне вреден. Потому что если даже предположить, что человек делает суицидальные попытки с целью привлечь к себе внимание в том самом негативном смысле, который вкладывается в нашем обществе, то всегда есть риск, что эта попытка будет завершенной, всегда есть риск, что он все-таки убьет себя. И поэтому не стоит относиться к этому таким образом, потому что мы имеем все шансы получить просто очередного суицидента. Если мы объявляем эти попытки, эти разговоры о суициде демонстративными, уходим, то вполне вероятно, что этот суицид совершится, и это будет достаточно тяжело для тех, кто говорил об этом демонстративном суициде и не подал руку помощи.
В. Мохамед Али:
Есть ли национальные факторы, которые влияют на суицид в целом, как понятие? Допустим, японцы, самураи, там же вряд ли мы говорим о пограничных нарушениях, скорее, это традиция. В России есть национальные традиции либо страхи, либо осуждение, либо еще что-то?
М. Абушкина:
Трудно сказать, есть ли у нас прямо национальная особенность. У нас суицид – это очень табуированная тема, на которую не принято говорить, про которую не принято вспоминать. Если у кого-то умирает человек в результате суицида, то родственники не сообщают о причине, и это негласно считается позором семьи.
У нас суицид – это очень табуированная тема, на которую не принято говорить, про которую не принято вспоминать. Если у кого-то умирает человек в результате суицида, то родственники не сообщают о причине, и это негласно считается позором семьи
В. Мохамед Али:
Почему так сформировалось, есть ли исторические предпосылки? Как это происходит в других странах, в странах Европы, арабских странах?
М. Абушкина:
Я знаю, что есть отличия в том, как говорят о суициде в Европе, в Штатах. Например, если мы смотрим подростковые сериалы, всегда, когда есть упоминание суицида, после публикуется телефон горячей линии, контакты кризисных служб, всегда говорится о том, что если Вы знаете кого-то, кто может совершить суицид, обратитесь туда-то. И всегда это делается серьезно, открыто. У нас, к сожалению, ничего такого нет, хотя на эту тему не раз уже говорилось, не раз предпринимались попытки обязать средства массовой информация делать пометку и давать хоть какой-то телефон доверия, когда идет публикация таких материалов. Но до сих пор этого всего не сделано, и до сих пор о суициде молчат. Возможно, отчасти из-за этого подростки интересуются этой темой очень активно, из-за этого произошел всплеск интереса к этой теме с Синими Китами. Потому что когда о чем-то не говорится, есть закрытое, такой запретный плод, то к нему очень тянет, очень интересно посмотреть, что это.
В. Мохамед Али:
Эта тема никогда не было открытой, и никогда она так активно не обсуждалась. Какие предрасполагающие факторы могли возникнуть? Это изменение социальной роли подростка, изменение ситуации в стране, либо взаимодействие родителей с детьми, открытость данных, когда можно залезть в интернет и посмотреть. Потому что я сомневаюсь, что в моем детстве меня это сильно интересовало, и даже если интересовало, вряд ли бы я это где-то посмотрел, поскольку доступ к интернету был довольно медленный, и это было тяжело. На Ваш взгляд, что является причиной такого интереса и увеличение числа попыток?
М. Абушкина:
Мне до сих пор трудно сказать, почему так произошло. Мне кажется, все те причины, которые Вы перечислили, имеют место быть. Все это влияет: и отношения с родителями, и открытость информации, и ситуация в стране. Безусловно, появление таких групп, в которых склоняют к суициду, должно каким-то образом останавливаться, пресекаться. На том же Западе это всегда делается, за этим строго следят. Но при этом мне бы хотелось, чтобы в нашей стране появилась не только закрытость в отношении опасной информации, но еще и место, куда бы подросток мог пойти. А также люди, с которыми он мог бы поговорить и задать им вопросы про то, что это такое, что делать, если у меня появляются такие мысли. У нас этого, к сожалению, нет.
В. Мохамед Али:
Ваш проект Nosuicid.ru. Каков формат общения? Человек может написать свою проблему, либо позвонить… Как это происходит?
М. Абушкина:
Приходя к нам, человек может написать у нас на форуме, и наши волонтеры будут ему отвечать столько, сколько потребуется. И часто люди достаточно длительное время остаются в таких диалогах. Телефона у нас нет, потому что мы просто сообщество волонтеров, просто сообщество людей, которым не все равно, и которые готовы часть своего времени, своих сил пожертвовать и поговорить с этими людьми, которые находятся в сложной ситуации, и каким-то образом помочь им.
В. Мохамед Али:
Есть на этом форуме люди, которые пережили самостоятельную попытку суицида, неважно, это близкий человек либо они сами пытались, и нашли способ поменять свою жизнь? Мне кажется, что это очень важно, делиться отчасти своим опытом. То есть я это сделал, но я нашел в себе силы, я справился. Есть ли такие люди, и вообще, полезно ли это?
М. Абушкина:
Да, это очень полезно, и мы побеждаем таких людей, если у них возникает желание, то мы предлагаем написать свою историю для того, чтобы кто-то другой потом почитал и, возможно, вдохновился этим опытом. Другое дело, что иногда человек, пройдя через сложный период, не хочет возвращаться даже мыслями туда. Он хочет просто закрыть эту дверь и пойти дальше жить своей нормальной жизнью, не вспоминая. Потому что этот период часто связан с очень непростыми переживаниями.
Иногда человек, пройдя через сложный период, не хочет возвращаться даже мыслями туда. Он хочет просто закрыть эту дверь и пойти дальше жить своей нормальной жизнью, не вспоминая
В. Мохамед Али:
Правильно ли это, забывать? Может быть, просто забыть и идти дальше, а иногда бывает отрицание того, что это вообще было. Мне кажется, что факт отрицания ситуации еще опаснее. Потому что может возникнуть вновь подобная ситуация, и все повторится.
М. Абушкина:
Я думаю, что неправильно говорить об этом в категориях, как правильно и как неправильно. Мы все справляемся, как можем. Если бы мы жили в мире идеальных людей, тогда можно было бы говорить об этом. А так, если человек может жить сейчас вот таким образом, пусть живет, слава Богу, что живет.
В. Мохамед Али:
Есть при общении с пациентами алгоритмы либо точки, по которым Вы идете, ключевые вопросы, чтобы понять, в каком направлении человек движется, как развивается его личность, как он справляется с этой проблемой, которая его постигла? Если он пережил суицидальную попытку, то что он думает на данный момент о том, что произошло. И можете ли Вы оценить риск повторного возникновения данного эпизода?
М. Абушкина:
Если это мой клиент, если он пришел ко мне, как к психологу, я могу у него спросить. Если я чувствую, что намечается риск повторной попытки, то я могу у него спросить, я могу поговорить с ним. И если у нас доверительные отношения, то он расскажет, и мы вместе подумаем, что с этим делать.
В. Мохамед Али:
А бывает такое, что врут пациенты?
М. Абушкина:
Конечно, все врут.
В. Мохамед Али:
Как в Докторе Хаусе?
М. Абушкина:
Да.
В. Мохамед Али:
Возвращаясь к тем местам, сообществам либо порталам, куда можно позвонить, существует ли у нас такой номер телефона, городская служба экстренной психологической помощи, куда можно обратиться? Как это организовано в других странах? Это роль государства либо это добровольцы, которые самоорганизовываются и помогают всем остальным?
М. Абушкина:
Безусловно, это должно быть ответственностью государства, потому что просто добровольцы не в силах сделать такой телефон доверия, который бы поддерживался круглосуточно и который бы охватывал всю страну, в идеале. Поэтому я уверена, что нам нужен телефон доверия по теме суицидов, на котором бы работали действительно профессионалы. У нас есть такие профессионалы. И на Западе есть, например, в Америке есть такой национальный телефон доверия. Я надеюсь, что у нас тоже когда-нибудь такое будет.
Добровольцы не в силах сделать такой телефон доверия, который бы поддерживался круглосуточно и который бы охватывал всю страну. Это должно быть ответственностью государства
В. Мохамед Али:
Обращаясь на Ваш портал, могут ли родственники тех, кто покончил жизнь самоубийством, найти там какую-то помощь?
М. Абушкина:
Да, конечно, мы готовы поддерживать и работать с родственниками, потому что эти люди тоже входят в группу риска. Потому что наличие в семье человека, который завершил свою жизнь суицидом, это осложняющий фактор, это то, что может повлиять на суицидальные попытки других членов семьи. Это большая трагедия, и в условиях, когда поговорить об этом просто не с кем, потому что все молчат и всем неудобно говорить на эту тему или страшно, такому человеку действительно тяжело. Поэтому мы стараемся поддерживать, если к нам такие люди обращаются.
В. Мохамед Али:
Сколько длится реабилитация родственников тех, кто закончил жизнь самоубийством? И наверняка, даже осознание того, что твой близкий совершил суицидальную попытку, тоже приходит не сразу. Сколько приходится в среднем работать с данными людьми, чтобы как-то вывести их в определенную ремиссию?
М. Абушкина:
Все очень индивидуально, но должна сказать, что если родственник совершил суицид, то появляются шрамы внутри, которые не проходят никогда. Эта тема навсегда остается с человеком. Да, он выйдет в ремиссию спустя какое-то время, особенно если у него есть рядом любящие и поддерживающие его люди, если рядом есть специалисты, которые готовы помочь и помогают. Но, тем не менее, жизнь никогда не будет прежней, и к этой новой жизни нужно каким-то образом адаптироваться. Сколько это проходит по времени, насколько это просто или тяжело, зависит от конкретного человека, от его окружения.
В. Мохамед Али:
Мы сегодня говорили о такой важной проблеме, которая очень часто замалчивается, это суициды. Я еще раз напомню, что у меня сегодня в гостях была Мария Абушкина, которая руководит проектом Nosuicide.ru, психолог. Спасибо, Мария, что были сегодня в эфире. Это программа «Телепсихология», канал Медиадоктор, я, ее ведущий, Владислав Мохамед Али. До свидания.